Длилось это долго, но в конце концов он все же иссяк. Зорич,усмехнувшись, поинтересовался:

– Я вас правильно понял, прапорщик?

– Совершенно правильно, – ответил Шибко, ни накого не глядя. – Имел дурость отметиться. Генеральская дочка, мать ее защупальце, студенточка исторического факультета… Вечера напролет, не считаяплотских радостей, только и болтали о прошлом… О моем прошлом, – уточнилон с вымученной улыбкой. – Она знала все про манжетные ленты, знала, какиеруны были в петлицах у нас и какие – у «Шарлеманя»… впрочем, у «Шарлеманя» впетлицах не было рун, но не в том суть… Теперь только стало ясно, что знала онаровно столько, сколько и я… С-сука, бактерия разумная, спирохета галактическая,тварь… Вы разрешите подать рапорт о переводе?

– Куда? – усмехнулся Зорич. – В управление кнашему мохнатому коллеге?

– Ага, – сказал Шибко с нешуточнойнадеждой. – Поймать бы эту, хоть одну…

– И думать забудьте. Все равно не подпишу. Вы на своемместе, на нем и останетесь… Что за детство? Можете идти. Нет-нет, вы, обер-поручик,как раз останьтесь, с вами мы еще не закончили.

Кирьянов, успевший было встать, вновь опустился в кресло. Стем же вялым равнодушием подумал: неужели все же втык? И черт с ним, хуже того,что сейчас творилось у него на душе, все равно не случится, уж в этом можнобыть уверенным…

Однако дела определенно принимали какой-то иной оборот.Штандарт-полковник одернул и без того безукоризненный китель, без нуждыповорошил канцелярские безделушки на столе. Поднял глаза. В голосе у негоявственно прозвучали нотки грусти:

– А вот вам я вынужден подписать перевод. Откровенноговоря, мне самому это не по душе, по-моему, вы себя прекрасно проявили какчлен команды, но начальство рассудило иначе, и выше головы не прыгнуть ни вам,ни мне, приходится подчиняться…

– И куда же это? – настороженно спросил Кирьянов.

– На повышение, дорогой обер-поручик, –меланхолично произнес Зорич. – На повышение, да будет вам известно… Нашабаза – не совсем то, чем кажется новичку. О нет, упаси боже, никакихинсценировок и прочей дешевой театральности, о которой, я слышал краем уха,обожает в последнее время болтать милейший майор Стрекалов, войдя в изрядноеподпитие… Здесь все у вас было всерьез, и мы – как раз те, кто мы есть. Тут другое.Все это время к вам ненавязчиво присматривались, изучали ваше поведение иреакции во всех без исключения ситуациях, касавшихся как службы, так и…внеслужебных дел. Ничего необычного, отрицательного, удивительного в этом нет.Обычная практика отбора, продвижения и расстановки кадров. Такое испокон вековпроисходило в любой армии, спецслужбах, любом цивильном учреждении… да, чтобыдалеко не ходить, в том числе и в вашей пожарной части, покинутой совсемнедавно. Верно ведь? Вот видите… Наше подразделение с момента своего созданиявсегда выполняло двойные функции: не только действующей на определенном участкекоманды, но еще и, как выражаются в вашей армии, учебки. Довожу до вашегосведения, что вы ее закончили, и вполне успешно. И приходится вам уходить. Такуж тут заведено: кто-то остается у нас насовсем, кто-то уходит на повышение.Все согласования проведены, решения вынесены, резолюции наложены, бумагиготовы, завтра же поутру вам предстоит отбыть к новому месту службы. – Онвстал, выпрямился, безукоризненный, подтянутый, замкнутый, то ли деникинец, толи каппелевец. – Поздравляю, обер-поручик. Это честь. Не каждому выпадает.

Кирьянов торопливо пожал протянутую руку. В голове у негоимела место хаотическая мешанина из разнообразнейших чувств, среди коих ужточно не было одного: радости.

– Хочу добавить, – сказалштандарт-полковник. – Ни в коем случае не воспринимайте это перемещениекак индульгенцию или билет в Эдем. Участок, где вам предстоит служить, ещесложнее и ответственнее…

– Я понимаю, – сказал Кирьянов искренне.

В голове у него навязчиво крутился вопрос, который он такникогда в жизни и не набрался бы наглости произнести вслух. Чем была для егособеседника нынешняя служба, нынешнее кресло: служебной необходимостью или потолком?

Но разве произнесешь такое вслух… Язык не повернется.

И все, на этом текст обрывался. Оставалось еще полстраницыдевственно чистой бумаги – и ни даты, ни города, как любят порой отдельныелитераторы: мол, «Монмартр-Козьмодемьянск, 1999»… Ничего такого.

И доктор Терехов аккуратно, по врожденной педантичностипринялся складывать листы в аккуратнейшую стопу – захватывал по десятку –полтора, поворачивал боком, легонько постукивал по столу, подравнивал. Вскорена углу стола лежала не просто стопа бумаги, а этакий белый параллелепипед, гдени один отдельный листок не выступал и на миллиметр.

– Итак, впечатления? – спросил Кирьянов.

Он как-то чересчур уж спокойно это спросил, предельноделовито, даже с некоторой скукой – ни следа затаенного волнения начинающегоавтора, озабоченного отношением окружающих к любимому детищу. В свое время,когда Терехов еще надеялся, что сумеет все же свои сюжеты записать, ходил и влитературное объединение к запойному прозаику Веремееву, коего в благодарностьза консультации регулярно выхаживал приватным образом от «белки». Было время,насмотрелся на пишущих, изучил неплохо, знал их обычные реакции на первыхчитателей… Так вот, ничего похожего. От Кирьянова явственно веяло не жаднымлюбопытством, а чем-то другим, что Терехов пока не в состоянии былрасшифровать…

Осторожно подбирая слова, чтобы, часом, не наступить нагорло творческой гордыне собеседника, он сказал:

– Небезынтересно, знаете ли… Особенно с этим вашимЧубурахом. Для читателя – полная неожиданность. Как у классика. «Спицыоказались кандалами, настольная лампа микрофоном, а бабушка – начальникомтайной полиции».

– Вот то-то, что полная неожиданность, –усмехнулся Кирьянов. – Для ребят это был шок. Сразу вспомнили, что при немболтали, как кое-кто в его присутствии девиц лапал… Пока этот долбаный робот воблике игуаны ползал по потолку и все его принимали за настоящего, наш майор… Ав общем, он мужик ничего. Я с ним потом встречался раза два. Невредный мужик,профессионал…

И снова в его голосе прозвучала скука, некоторая лень,словно они об общем знакомом говорили.

– Неувязочки у вас есть, – сказал докторТерехов, – нестыковочки.

– А конкретно?

– Да вот хотя бы взять этого вашего героическипогибшего коллегу: то он у вас Жакенбаев, то Жаукенов…

– Серьезно?

– Серьезно. В нескольких местах вы его именуете то так,то этак.

– Тьфу ты, – с досадой сказал Кирьянов. – Вотчто значит не перечитать потом… Ну да, накладочка. В общем-то фамилия у негобыла совершенно другая, хоть и похожая, я, видимо, забывал второпях, как его называлу себя в дневнике…