Префект-инспектор шагнул вперед:

– Сдавайтесь, и ничего этого не будет. Вы можете пойти на Колоссо, там нужны ходячие трупы.

Бронзовая кожа вора побелела, но он не произнес ни слова. Девушка за его спиной побледнела еще сильней. Я по-прежнему не шевелился, спрятавшись за антеннами и надеясь, что бывшие сообщники меня не заметят. Мне нечего было опасаться. Никто даже не взглянул наверх.

– …Управления префектов Боросево…

– Нет, – покачала головой девушка, – нет, я выбираю косторезов.

Я вспомнил рабов, изображающих сьельсинов на нашем Колоссо в Мейдуа, искалеченных мужчин и женщин, что погибали от рук гладиаторов. Не стоило обвинять ее в трусости. Даже те простолюдины, что выходили на арену по собственной воле, обычно не могли долго выстоять против профессионалов. Колоссо означал смертный приговор, причем унизительный: окончить жизнь искалеченным катарами, с вырезанными ноздрями и выжженным на лбу клеймом. Не стоило обвинять Тура и остальных за то, что они передумали.

Префекты не собирались рисковать. По сигналу инспектора тот, которого звали Ко, открыл огонь и уложил двоих оставшихся воров. Я подумал об избитой продавщице и управляющей, которую ударил ножом, и одобрительно кивнул. В банде Реллса собрались злобные отморозки, куда более опасные, чем сам я когда-либо мог стать. То, что с ними произошло, можно назвать справедливостью. И когда наконец преступники и префекты покинули улицу, когда дроны свернули голографический барьер и укатили прочь, в моей голове звучал не голос из громкоговорителя, что повторился сотни раз. Это были слова, сказанные Джином Туру: «Вы можете пойти на Колоссо».

«У них всегда нехватка после Колоссо».

Эта фраза возвращалась ко мне со странной недвусмысленной настойчивостью. Тот корабельщик Кроу сказал, что я мог бы драться на играх. Это был способ заработать на жизнь, возможно, даже на билет с планеты. Конечно, опасно, но есть ли у меня выбор? Внезапно тот случайный разговор вырос до размеров пророчества, и я прислонился спиной к антенне.

Почему я до сих пор это не сделал?

В вомитории[15] было прохладно по сравнению со зноем снаружи, и сквозь статическое поле, сохраняющее температуру, волны жара заметно глазу поднимались от раскаленной улицы рядом с ареной. Все проведенные в Боросево годы я обходил стороной этот район, поскольку никогда внешне не выглядел прилично. Но тех монет, которые я украл, – и за это воровство пятеро головорезов Реллса попали на исправление в руки Министерства социального обеспечения и катаров, – вполне хватило, чтобы раздобыть новую одежду, простую, но удобную. Я заплатил наличными. И даже раскошелился на комнату в дешевом отеле неподалеку от космопорта, откуда меня когда-то вышвырнули со скандалом. В комнате не было ничего, кроме кровати, на которой я едва помещался, но мне не приходилось спать в постели с того времени, как умерла Кэт.

Повинуясь минутному порыву, о котором тут же пришлось пожалеть, я купил дешевую бритву в аптечном пункте отеля, радуясь прохладе, безопасности и тому, что никто не смотрит на меня с подозрением. Мои волосы превратились в настоящий кошмар, чудовищная копна, отброшенная назад и стянутая резиновым шнуром. Я сбрил все до последней пряди, пока не стал гладким, как яйцо, затем выбросил обрезки в мусоросжигатель рядом с платным туалетом, довольный тем, что больше не выгляжу полным идиотом.

На самом деле, когда я шел по вомиторию под флагами с изображением нефритовых сфинксов дома Матаро, на мою изможденную фигуру было страшно смотреть. Я мельком увидел свое вытянутое отражение в массивных медных гонгах, выстроенных в ряд в переполненном помещении. Оглядываясь назад, можно сказать, что я был тогда похож на сьельсина, кожа моя оставалась бледной, несмотря на то что уже много лет за ней не было никакого ухода. Не хватало только рогов и огромных глаз.

Вереница женщин с кувшинами на головах поспешила убраться с моей дороги, и даже гомункул в красной форме служителя Колоссо поклонился мне, можно сказать, с почтением. Тяжелый перстень все еще висел на моей шее, напоминая о себе и чуть ли не умоляя надеть его снова. Но это грозило катастрофой.

Я понимал, что мой план должен увести меня с улиц Боросево, однако нужно было соблюдать крайнюю осторожность. Не стоило изображать из себя настоящего гладиатора. У меня не было никаких рекомендаций, и мне хотелось избежать тщательной проверки. Я мог похвастаться только двумя десятками стандартных лет фехтовальной подготовки, если не считать времени, проведенного на улице с Реллсом и его бандой.

Первым встречным служителем Колоссо оказалась женщина с таким же бритым черепом, как у меня. Я остановил ее, дотронувшись до плеча, и сказал со всей возможной вежливостью:

– Вы еще набираете людей на мясо?

Я опоздал с улыбкой на добрые пять секунд, и шутка потерпела полный провал – если выражение лица бедной женщины можно считать хоть каким-то показателем. Глаза ее округлились, когда она присмотрелась к моей внешности: к тому, как висела белая рубашка на моих тугих, как канаты, мышцах и выступающих костях. Через мгновение она кивнула.

Обнаженный и испуганный, я сидел на краю смотровой кушетки, покрытой гигиеническим пластиком. С низкого потолка свисала единственная лампочка, отбрасывая тень на батарею бездействующего медицинского оборудования. Если вы живете не в Империи, то, возможно, не имеете представления о нашей самой любимой игре, о ее механизмах и правилах, о ее традициях. Есть гладиаторы: герои миллионов опер, чемпионы спортивного сезона. Каждый ребенок знает их имена, носит одежду их цветов, с их номерами, следит за результатами. Даже во время войны люди относятся к ним как к героям, почти равным рыцарям и солдатам. Они сражаются между собой в честных поединках, один на один или небольшими группами. В случае ранения их уносят с поля боя и отдают для лечения схоластам, чтобы сражение продолжилось в следующий раз.

А есть мясо, мирмидонцы. Сюда приходят преступники и рабы. Приходят ради пропитания и надеются выжить хотя бы два-три боя. Приходят нищие, пьяницы и наркоманы. В некоторых мирах не особенно щепетильные лорды Империи похищают с улицы собственных сервов, чтобы бросить их на съедение львам, химерам или аждархам. Мирмидонцы – это сломленные, безумные и отчаявшиеся люди. Либо обозленные на весь мир, либо самоубийцы. Я не был ни тем, ни другим. Скорее уж глупцом, сделавшим свободный выбор.

Честно говоря, я рассчитывал, что меня примут в Колоссо на мясо даже без такой малости, как одностраничный контракт, махнув рукой на возможность каких-то законных действий со стороны родственников против устроителя игр, то есть дома Матаро и лично лорда Балиана. Однако я все-таки подписал такой контракт и вынужден был пройти медицинский осмотр.

Шею врача Колоссо охватывал ремешок рабыни, ноздри ее были вырезаны, а татуировка на лбу четко обозначала преступление: «ДЕЗЕРТИР». Я заметил тату и на ее руках: геральдического ястреба с внутренней стороны запястья и свернувшуюся кольцом змею, которая перекрывала какой-то шрам, видимо от ожога.