Генриху не хотелось оставаться около огня. Многие из охотников громко храпели, и это мешало ему заснуть. Молодой человек направился к местечку, понравившемуся ему днем, у самого берега реки. Чуть заметный скат был покрыт мягкой густой травой и представлял такое ложе, которому позавидовал бы и избалованный человек.

Генрих, уходя, не мог сказаться Севрэну, так как последний спал уже мертвым сном.

Несмотря на то, что никакой опасности не предвиделось, было решено, что каждый по очереди будет сторожить остальных. На первой очереди оказался некто Тибет, получивший от товарищей прозвище Сони. Его назначили с вечера на том именно основании, что это самое безопасное время в смысле нападения индейцев и всякого другого нападения. Тибет занял свой пост на вершине холма, откуда взор его мог обнять большое пространство.

Когда Генрих уходил с бивуака, он крикнул Соне, чтобы тот в случае тревоги знал, где его искать.

С сигарой во рту он растянулся на своем плаще и заснул не сразу. Луна светила так ярко, что молодой человек мог различать цветы: белый молочайник, золотистый подсолнух, красный мак, которые обрамляли речку. Он мечтал, пока не обжег себе рта сигарой; тогда, повернувшись на другой бок, предался сладкой дремоте.

Но прошло немного времени, и он очнулся от необычайного шума, напоминавшего отчасти гром, отчасти падение водопада. Земля гудела.

— Мы попадем, должно быть, под грозу, — произнес он и в ожидании ливня крепче завернулся в свой плащ.

Однако гул становился все сильнее и явственнее, и Генрих вскочил на ноги. Он услыхал шум от множества копыт и рев множества быков. Земля дрожала под ними. Тут он услышал голоса своих товарищей, голоса Севрэна и Годэ, которые изо всех сил кричали ему:

— Берегитесь, идут буйволы!

Генрих быстро высвободился из плаща и осмотрелся. Товарищи со всею поспешностью сводили лошадей с пригорка. На востоке ему представилась ужасная картина: вся долина казалась в движении, черная волна неслась, подобно потоку лавы. Тысячи блестящих точек, как молнии, вспыхивали и затухали на этой движущейся поверхности. Земля гудела, люди кричали, лошади громко ржали. Альп, очутившийся рядом со своим господином, лаял и рычал.

Все это в первую минуту подействовало на Генриха, как тяжелый кошмар; он не сообразил, что ему нужно как можно скорее бежать к своим, когда же он опомнился, было слишком поздно! Черный поток был уже в десяти метрах от него; он разглядел мохнатые горбы и блестящие глаза буйволов.

— Великий Боже, они задавят меня!

Бежать было поздно. Генрих схватил ружье и выстрелил в переднего зверя, но не увидел, удачен ли был выстрел. В ту же минуту его обрызгало водою: громадный буйвол вылетел из ручья на берег; затем он был поднят на воздух и отброшен назад в движущуюся массу. Генрих не был ни ранен, ни ошеломлен, он хорошо сознавал, что его мчат на своих спинах буйволы — такую сплошную массу представляли они. Быстро сообразив, что единственно может спасти его, он оседлал ногами первое попавшееся животное и крепко вцепился в его косматую шерсть. Испуганный буйвол ускорил бег и опередил все стадо; этого только и желал Генрих. Буйвол мчался по равнине, думая, вероятно, что в него вцепилась пантера.

Генрих вовсе не желал его в том разуверять. Напротив, он вытащил свой нож и, как только животное замедляло шаг, колол ему бока; буйвол отвечал на это ревом и бежал вдвое скорее.

Генрих подвергался, конечно, страшной опасности: если животное, на котором он сидит, остановится, он неминуемо будет раздавлен стадом, которое следовало на очень близком расстоянии развернутой колонной в милю шириной.

Но какова бы ни была опасность, положение было отчасти комическое, и Генрих не мог удержаться от смеха.

Бешеная скачка привела их на место, населенное полевыми кротами. Тут веселость покинула Генриха: он боялся, что животное бросится в сторону, чтобы избежать коварных препятствий на пути. К счастью, буйволы имеют привычку бежать прямо, и этот остался верен своему инстинкту. Он проваливался, падал на передние ноги, шипел от ярости, вскакивал и опять бежал прямо.

Плумбутские холмы находились как раз на пути этой странной скачки с препятствиями. Генрих видел это и понимал: если ему удастся достигнуть их, то он спасен. Они были в трех милях от бивуака, но молодому человеку казалось, что он проехал целых десять. В некотором расстоянии от этих холмов, посреди долины, подымался отдельный холм. Генрих с помощью ножа стал направлять своего буйвола к этому месту, животное послушалось, наступил решительный момент. Прежде чем соскочить на землю, Генрих мог покончить с животным — стоило только вонзить нож в наиболее уязвимую часть тела, но он счел позорным так дурно отплатить своему избавителю. Поэтому он тихонько сполз со спины животного и со всех ног побежал на горку. Когда он очутился на вершине ее в полной безопасности, то присел на скалу и огляделся вокруг.

Луна по-прежнему ярко светила. Буйвол, с которого он соскочил, так и остановился на том самом месте. Он стоял с растерянным видом: казалось, его бычий мозг никак не мог уразуметь случившегося. В его позе и в выражении морды было так много смешного, что Генрих во второй раз не выдержал и рассмеялся.

Взглянув по направлению к юго-востоку, он увидел прежнюю картину — черную движущуюся массу, но теперь эти тысячи блестящих фосфорических огней не пугали его: он чувствовал себя в полной безопасности на холме. Вдруг он увидел слева от стада легкий дымок и услышал выстрелы. Из этого он заключил, что товарищи его целы, и беспокойство его за судьбу Севрэна несколько улеглось.

Стадо приближалось к пригорку; достигнув его, животные разделились на два отряда и двумя потоками окружили убежище Генриха. Тот был очень удивлен поведением «своего» буйвола: вместо того, чтобы дождаться товарищей и занять место в авангарде, он поскакал от них прочь, как будто его преследовали не буйволы, а волки. Он бежал в сторону, когда же очутился во фланге, то постепенно приблизился к стаду и смешался с ним.

Позднее Генрих понял причину такого поведения буйвола. Если бы он спокойно стал дожидаться своих, они