здесь нет, и ты будешь делать то же самое. Я это серьезно.

– Прости меня, Эван. Я очень хочу, чтобы…

– Да, я услышал тебя. Просто я тебе не верю.

Семьдесят один

Где я?

Там, где темно и холодно, но это не подвал, не открытое пространство и не моя комната в доме Калеба. Я исключаю все возможные места, где меня нет, пока не вспоминаю, где нахожусь: в своей кровати, в своем доме, в ноябре.

Мне опять приснился страшный сон. Но его детали уже ускользнули от меня. И все, что я помню, это – холод. Беру со столика у кровати телефон: 3:00 утра.

Это случается со мной не в первый раз – я засыпаю, но спать не могу.

Выдвигаю верхний ящик тумбочки и беру таблетки от тревоги. Пузырек пуст, но я не помню, чтобы выпивал последнюю. В ящике есть и болеутоляющее. Оно действует на меня примерно так же, потому беру одну таблетку и смотрю на экран телефона, считая минуты.

Я снова опоздал. Должен был прийти вовремя, но заблудился.

Люк был прав: я не умею ориентироваться в пространстве.

Звенит звонок, и я ускоряю шаг.

– Кто следующий? – спрашивает мисс Уэллс, когда я быстро вхожу в класс.

Ни одной поднятой руки.

– Если желающий не найдется, я вызову кого-нибудь, – весело угрожает она, а я тем временем сажусь на свое место.

Надеюсь, она не станет вызывать меня. У моих одноклассников лежат на партах газеты, статьями из которых они готовы поделиться с присутствующими. Но я умудрился забыть о домашнем задании. Понимаю, что если меня вызовут, то я не умру, но у меня создается впечатление, будто мое тело больше не различает степени грозящих мне неприятностей. И не отличает небольшого неудобства от смертельной опасности.

Я забыл о домашнем задании?

Где мой красно-серый свитер?

Когда я вошел в здание школы… тот мужчина действительно наблюдал за мной?

– Последний шанс, – говорит мисс Уэллс, и из-за своей парты быстро встает Блэр, приподняв ее на какое-то время над полом. Некоторые ребята хихикают, когда он, спотыкаясь, идет к доске. Мисс Уэллс шикает на них, но лицо у Блэра такое же красное, как его волосы, а от дрожи в руках газета шелестит.

Я чувствую прилив симпатии к нему.

Он начинает читать:

– Сегодня были обнародованы новые детали дела об исчезновении Сайерса Уэйта. – И мое сердце замирает. – Полицейские обнаружили девять замороженных тел в морозильниках подозреваемого…

– Блэр, – задыхается от возмущения мисс Уэллс.

Одноклассники смотрят на меня со смесью ужаса и восхищения.

– Они принадлежат мальчикам от двенадцати до девятнадцати лет, блондинам с зелеными глазами.

Меня словно спихнули с вершины горы. Приземлившись, обнаруживаю, что оказался в холодном помещении. Вокруг меня замороженные мальчики. Их волосы и ресницы покрыты льдом, и все они смотрят, смотрят, смотрят.

– Блэр, хватит, – вскакивает с места мисс Уэллс.

Но Блэр читает еще громче:

– Полицейские не знают пока, подверглись ли они сексуальному насилию, но предположительно…

Мисс Уэллс вырывает газету из рук Блэра.

– Хватит, я говорю. Ты что, не слышишь?

Но Блэр, похоже, не слышит и не видит никого, кроме меня. Он с ледяной улыбкой пристально смотрит мне в глаза.

– Есть вещь, которую называют кармой…

– О боже, Сайе! Ты в порядке? – Марисса, Бриа и еще какие-то девочки окружают меня, как наседки, в полном людей коридоре. – Мы слышали, что выкинул Блэр!

– Но ты не переживай, – добавляет Бриа. – Он свое получит.

Они все кивают и, думаю, хотят быть милыми со мной, даже пытаются защитить – но они не понимают.

– Он ни в чем не виноват, – быстро говорю я им. – Это моя вина. Его семья обанкротилась из-за меня.

Но они игнорируют мои слова и с энтузиазмом обсуждают план превращения жизни Блэра в ад.

У меня на верхней губе выступают капли пота, а голова пульсирует так, будто кожу на ней натянули слишком уж туго, и я слышу слово НЕТ, только потом соображаю, что сам произнес его вслух, и кричу:

– Нет! Просто оставьте его в покое!

Коридор, заполненный ребятами, замирает.

Бриа стреляет взглядом в пялящихся на меня школьников, а Марисса хрипло говорит:

– Господи Иисусе, Сайе. Мы же просто хотим помочь.

Девушки взирают на меня настороженно, словно считают неуправляемым человеком.

И я начинаю плакать.

У потрясенных девушек отвисают челюсти.

Часть меня наблюдает за этой сценой и стыдится странного парнишки, рыдающего посреди школьного коридора.

– Сайе, – шипит Бриа. – Мне стыдно за тебя.

Семьдесят два

В окна моей комнаты стучит дождь. Это успокаивает меня.

Поэтому Пенни так любит дожди?

Зимние каникулы почти подошли к концу, мне не хочется идти в школу в понедельник, но сидеть дома я тоже уже не могу. Здесь одиноко: мне – в моем крыле и маме – в ее. Она ушла в себя после телефонного разговора со школьным психологом. Не знаю, что он ей наговорил, но она расстроилась так сильно, что уединилась на несколько дней.

Встаю с кровати и открываю длинные узкие окна. Дождь стучит громче, небо темное.

Сердце у меня колотится быстрее, и я спешу найти обезболивающее. Осталось всего три таблетки, а на пузырьке написано: «Отпускается только по рецепту врача». Это означает, что если мне потребуются еще таблетки, то придется ехать к доктору, поэтому надо растянуть то, что есть, на подольше. Но я закидываю все три в рот и запиваю водой.

Я только немного под кайфом. Так что планета наклоняется вправо всего на шестнадцать градусов.

Цепляюсь ногой за ногу и чуть не падаю.

О’кей, я улетаю, как воздушный змей, – ничего себе, выражение. Смешное.

Ага, я воздушный змей, и кто-то держит мою бечевку, но этот человек плохо справляется со своей задачей, и я то и дело натыкаюсь на дождевые облака.

Я никогда не любил дождь так, как любит его она. Никогда не хотел, чтобы вода в моем теле обернулась дождевой водой. Но сейчас я хочу этого. Промокший насквозь, иду по сверкающим улицам в даунтаун, где мерцают яркие сюрреалистические огни.

Ботинки у меня такие тяжелые, что, кажется, вот-вот утянут меня под землю. Стаскиваю их и продолжаю идти до тех пор, пока не оказываюсь у кинотеатра «Риалто», куда любили ходить мы с Пенни.

Тяну на себя стеклянную дверь. Заперто.

Но я хочу войти внутрь.

Хочу увидеть, как раздвигается красный занавес.

Хочу увидеть проекцию наших с Пенни фигур на киноэкране.

Бросаюсь на дверь. Она не поддается, и я давлю на