из дома и пойти в школу через час. Мне нужно чем-то занять себя, поэтому я собираю одежду в стирку – она занимает половину моей комнаты, – а также грязную посуду, но не несу все это вниз, а запихиваю в комнату для гостей по другую сторону коридора.

Потом принимаю душ, слишком долго греясь под струями горячей воды, и одеваюсь в нормально пахнущую одежду. Спустившись в гостиную, обнаруживаю, что мамы там нет.

Она все еще сердится на меня?

Заглядываю в ее комнату. Она спит, лицо у нее расслабленное, и я не могу заставить себя разбудить ее.

И что теперь?

Идти в школу? Но на улице слишком холодно. А я нервничаю, когда холодно.

Пропустить школу? Мне придется весь день торчать одному в своей комнате.

Вызвать машину? Но я не хочу садиться в машину с незнакомым человеком.

Самому повести машину? Но я же помню: сломанный навигатор и темная дорога.

Любой вариант пугает меня, но мне кажется, что лучше всего – наименее страшно – пойти пешком. Я надеваю потерянный и вновь обретенный свитер и какие-то не слишком скользкие ботинки, но страх не отпускает меня. Мои нервы порядком истрепаны.

Когда я уже на полпути к школе, то готов на все, чтобы избавиться от этого состояния. Жаль, что у меня больше нет таблеток. На этот раз я был бы умнее и не стал бы принимать большую дозу. А выпил бы ровно столько, сколько необходимо для того, чтобы успокоиться. Но мама ни за что не даст их мне. Внезапно вспыхнувшая надежда – приятель Гаррета. Он всегда умудрялся доставать таблетки. Как его звали?

Тэннер.

Достаю из коричневой кожаной сумки телефон. В «контактах» ровно два номера – мамы и Брии, поэтому впервые после возвращения я открываю Инстаграм [5].

Игнорируя тревожные сигналы в голове, нахожу контакт Тэннера и пишу, сразу переходя к делу: «Привет, чувак. Есть что-нибудь?»

Уже входя в школу, получаю ответ: «А что тебе нужно?»

Утром все словно в тумане. Психолог – тучный мужчина в вязаном жилете – позвал меня к себе в кабинет, чтобы сообщить, что в прошлом семестре я провалился по всем предметам, а потом выложил из толстой папки на стол множество бумаг. Мои контрольные, классные и домашние задания, квизы. Вместо ответов на вопросы – рисунки лошадей и парусников.

Лицо у меня горит, потому что он уведомляет меня о том, что мне придется заниматься летом, дабы исправить все это, а если моя успеваемость не улучшится, то речь пойдет о других мерах, но он не уточняет, о каких именно.

Четвертый урок у меня сегодня – экономика, единственный предмет, которого не было осенью. Нахожу свободное место за черным лакированным столом подальше от учителя, и минутой спустя в класс с важным видом вваливается Гаррет, который кажется еще крупнее, чем был до каникул. Руки у него почти что стволы деревьев, а к кистям будто привязаны булыжники.

Брэкстон, с волосами торчком и в дутой золотистой куртке, идет сразу за ним. Они кивают мне и садятся рядом. Получив учебники и программы занятий, мы оказываемся в подвешенном состоянии, как это обычно бывает в первый день после каникул. На полноценный урок времени не остается, и учитель разрешает нам делать, что хотим – в разумных пределах. Я рисую парусники на полях программы, а Гаррет и Брэкстон обсуждают какую-то новогоднюю вечеринку и сколько килограммов они способны поднять.

– Эй… – Гаррет берет меня за плечо и огорошивает вопросом: – Ты не против, если я приглашу на свидание Брию?

– Ч-что?

– Ну вы же вроде как расстались? – Я, должно быть, смотрю на него непонимающим взглядом, потому что он поясняет: – Она изменила свой статус.

– О.

– А тебе ничего не сказала?

Я качаю головой, и Брэкстон смеется:

– Ничего себе.

– Значит, все в порядке? – продолжает допытываться Гаррет.

– Ага. То есть, если мы не вместе…

– Хорошо, – скалит он зубы. – Просто решил уточнить.

Уши у меня горят, когда во время обеда я с трудом тащусь по грязной улице к автозаправке в четырех кварталах от школы, чтобы встретиться с Тэннером.

Едва я появляюсь там, как тонированное стекло одного из автомобилей опускается и высунувшаяся оттуда рука машет мне, словно это полуночное свидание, а не продажа и покупка наркотиков посреди белого дня. Открываю пассажирскую дверцу и застываю на месте – я совершил чудовищную ошибку и подошел не к той машине.

Но нет, это Тэннер. Просто у него теперь довольно неопрятная борода, и потому он выглядит старше.

Он щурит глаза:

– Так ты садишься или что?

Я колеблюсь еще несколько секунд, он напрягается и, похоже, вот-вот рванет с места, и я спешу забраться внутрь. Он, ведя машину, то и дело переводит взгляд с меня на дорогу и снова на меня.

– Чувак, ты так изменился. Волосы отпустил.

Он прав, волосы у меня теперь гораздо длиннее, чем прежде, но при этом не смотрятся прикольно, как у какого-нибудь рок-музыканта.

Тэннер высаживает меня в квартале от банкомата, пробормотав что-то насчет камер, но, как только я снимаю наличные, машет мне, чтобы я садился обратно в машину. Потом выезжает на дорогу – одна рука на руле, другая роется под задним сиденьем, – достает герметически запаянный пакетик и бросает мне на колени.

У меня уходит секунда на то, чтобы сообразить, что это.

– Травка? – рассматриваю пакетик на свет.

– Чувак, засунь это поскорее себе в сумку.

– Нет, мне нужны таблетки. Мои кончились.

– Я больше не торгую таблетками.

– Но я не хочу улететь, я хочу расслабиться.

Он смотрит на мою дергающуюся ногу.

– Это как раз то, что тебе нужно.

– Но как я буду это курить?

Он открывает отделение для перчаток и выуживает оттуда трубку.

– Это тебе от меня.

Я потерял пуговицу от моего любимого свитера – она оторвалась, должно быть, в промежутке между обедом и звонком с уроков, – и в образовавшуюся прореху задувает ледяной ветер. Может, пуговица потерялась в машине Тэннера. Нужно будет написать ему, когда приду домой, и спросить, не видел ли он ее.

Пересекаю мост, с которого свисают сосульки, и иду к пустому отрезку дороги. Здесь очень тихо, словно падающий снег приглушил все звуки. Перевешиваю сумку так, что она оказывается у меня на груди, и тут слышу рокот мотора. Он становится все громче, должно быть, приближается автомобиль.

Оглядываюсь и примерно в тридцати футах от себя вижу коричневый седан. Он не останавливается, а едет с такой скоростью, чтобы не обгонять меня.