class="p1">Кто-то открыто следует за мной.

Семьдесят восемь

Начинаю гадать, что происходит, и прихожу к выводу, что машина едет так медленно из-за плохой погоды.

Сердце у меня колотится, я снова оглядываюсь. Коричневый седан продолжает тащиться за мной, словно водитель не хочет выпускать меня из виду. Замечаю уродливую вмятину на бампере и номер штата Иллинойс. Машина не здешняя. Вот еще одна возможная причина, по которой она едет так медленно, – водитель вполне мог заблудиться.

На перекрестке сворачиваю направо и краем глаза засекаю, что седан делает то же самое.

Меня преследуют.

Определенно, преследуют.

Теперь я смотрю прямо перед собой, в животе, а потом в груди появляется какое-то нехорошее ощущение. Проходя мимо пустой детской площадки, слышу, как скрипят на ветру качели. Обычно в парке полно родителей с детьми, но сейчас для прогулок слишком холодно.

Машина по-прежнему едет за мной.

Припускаю по детской площадке, под ногами хрустит заледеневшая трава.

Оказавшись на соседней улице, прибавляю шагу и обхожу близлежащий квартал, а когда снова оказываюсь на главной дороге, в воздухе раздается визг автомобильных покрышек – это тормозит преследующая меня машина.

Дверца со стороны водителя открывается, и из нее выходит мужчина с зализанными назад волосами.

Пассажирская дверца также распахивается, я вижу еще одного мужчину – он крупнее, коренастее первого – и бегу.

По крайней мере, пытаюсь бежать. Ноги движутся медленно и неуклюже, словно тело забыло, как это делается. Ботинки скользят по тротуару, хлюпают по лужам. Я в панике, сердце колотится где-то в горле.

Слышу звук шагов за спиной.

– Ты его видишь? – произносит кто-то из них двоих.

Иду быстрее, сумка бьет меня по спине, сердце, похоже, вот-вот взорвется, и тут на перекрестке появляется красный пикап с огромными колесами.

Из него вылезает Эван Замара, высокий и статный, как римская статуя, брови у него хмурятся, словно он чем-то обеспокоен, глаза останавливаются на преследующих меня мужчинах, и на лице появляется понимающее выражение, сопровождаемое полным отвращения взглядом.

Теперь, обернувшись, я вижу огромную камеру на плече того типа, который крупнее.

Он снимает меня.

Парень поднимает объектив выше.

– Сайерс! Расскажи нам о Калебе Емори.

И хотя я понимаю, что никто не собирается похищать меня, мое тело словно не верит этому. Оно дрожит все сильнее, колени подгибаются, я пыхчу, вдыхая холодный воздух, а перед глазами все плывет – я пропускаю много кадров и останавливаюсь на том из них, когда Эван стоит прямо напротив меня и решительно произносит:

– Садись, Сайе. Я отвезу тебя домой.

Эван мчится на своем пикапе по слякотной улице.

– Это были репортеры?

– Я… я не уверен. – Пытаюсь выровнять дыхание, сердце по-прежнему колотится. – Скорее папарацци. – Вырвавшийся у меня нервный смешок служит вроде как заменой таких вот слов: «Смешно, правда? За мной охотятся папарацци – абсурд какой-то».

– Это надо запретить. – Эван смотрит в зеркало заднего вида, словно боится, что за нами едут. Я поворачиваюсь, желая выяснить, так ли это, и он говорит мне: – Думаю, мы от них оторвались.

Опять неуверенно хохотнув, оседаю на сиденье, мозг пытается найти тему для разговора полегче, и я выдаю:

– Какой у тебя любимый цветок?

Эван поворачивается ко мне, глаза у него прищурены, кажется, он не понял моего вопроса.

– Что?

– Э… твой любимый цветок?

– О. Я никогда не задумывался над этим.

– Тогда какой у тебя любимый цвет?

– Э, синий. А может, серебряный. – Но смотрит он на меня так, будто я самый странный тип из всех, что он когда-либо встречал, и потому я снова меняю тему.

– Я… мне нравится твоя одежда. Это театральный костюм?

– Ты имеешь в виду медицинскую форму? – Я киваю, и он отвечает: – Я прохожу практику в местной больнице – бываю там несколько дней в неделю.

– И тебя это не достает?

– Что?

– Что тебя окружают больные люди.

– Нет, я хочу быть доктором, так что этого не избежать.

– Правда? Здорово.

Эван сухо кивает, думает, наверное, что я иронизирую, или же, вполне возможно, он все еще ненавидит меня. Он поступил как добрый самаритянин, помог мне, а теперь ему хочется, чтобы я заткнулся.

Но он спрашивает:

– Ну… а ты? – Такое впечатление, что он хочет поддержать вежливую беседу. – Чем ты собираешься заняться?

– Я? – Вопрос застает меня врасплох. – Я… я не знаю. До этого еще так далеко. Ведь мне всего… – Нет мне, конечно, не десять лет. – То есть кажется, что далеко.

– А что ты любишь делать?

Я люблю рисовать – такая мысль приходит мне в голову первой. Но это не обо мне, а о Дэниэле. Вот только мне тоже нравится рисовать, так что, может, все-таки обо мне. Или же о нас обоих. Я раскидываю мозгами – так что же сказал бы Сайе?

– Я словно на консультации у школьного психолога, – пытаюсь пошутить я.

– Тебе нужен психолог? – спрашивает Эван, и я не могу понять, серьезно он это или нет.

– Я… Думаю, мне нравятся языки.

– Да?

Похоже, ему стало интересно, и это вдохновляет меня на то, чтобы пуститься в рассуждения:

– Ага, это как код. И если он тебе известен, значит, ты способен понять кого угодно, а это, как мне кажется, подобно знанию законов Вселенной.

– Я чувствую то же самое по отношению к биологии. Типа если я пойму тело, то смогу решить любую проблему. – Эван улыбается, и это та самая простодушная улыбка, с какой он сто лет тому назад показывал мне свою «Операцию». – А ты говоришь на каком-нибудь иностранном языке?

– Я свободно владею испанским и французским. А в португальском и итальянском нет ничего сложного, если ты знаешь первые два. Еще я занимался латынью. Плюс к этому немного понимаю множество других языков. – И я начинаю сыпать французскими, исландскими и греческими фразами и улыбаюсь изумленному выражению лица Эвана.

Это странно, но впервые с моего возвращения мне становится почти что… комфортно.

Я все еще улыбаюсь, когда замечаю краем глаза дым, идущий из-под капота.

– Что это?

Эван включает аварийку.

– Все хорошо.

Но мне вовсе не кажется, что все хорошо. Мне кажется, что пикап сейчас взорвется.

Эван едва успевает съехать на обочину, как двигатель глохнет. Эван выходит из машины и стучит по капоту рукой в перчатке.

Вылезаю из машины вслед за ним, засовываю замерзшие пальцы в карманы.

– Нужно позвонить кому-нибудь?

– Нет, просто он перегрелся.

– А разве машина может перегреться зимой?

– Боюсь, что да. – Он поднимает на меня глаза. – Иди и жди меня внутри. На тебе даже куртки нет.

Замечаю, что