Сегодня Эстер сидела в дальнем конце зала, чувствуя на себе пристальные взгляды незнакомых людей и стараясь сохранять нейтральное выражение лица. За два месяца после выписки из больницы она уяснила, что улыбку могут интерпретировать по-разному. Рядом присела детектив Уайт.

– Почти всё, – сообщила она.

– Очень надеюсь на это, – ответила Эстер. – Вас восстановили?

Анджела кивнула.

– А вы? Вернулись на работу?

– Не совсем, – ответила Эстер.

Вошел судья. Он о чем-то переговорил с приставом, и вскоре два полицейских в форме ввели Гейба – в оранжевом комбинезоне и в цепях. Он был коротко пострижен и без бороды. Выглядел так, будто потерял фунтов тридцать, и Эстер вновь поразилась тому, какой он молодой. Гейб присел за один из столов рядом с государственным адвокатом, а судебный художник принялся за первый набросок. Потом рисунки появятся в местных новостях, на них Гейб будет зло сверкать глазами, у него будет заостренный подбородок, а зубы – обнажены в еле заметной усмешке.

Пресса вдоволь порезвилась. За какие-то десять дней Эстер в пересказе СМИ успела побывать и героиней боевика, и сообщницей, и жертвой. Она читала бесчисленное количество историй, авторы которых необоснованно вплели в череду событий сексуальное насилие. Что бы Эстер ни говорила на интервью, много разного писали о том, что случилось в хижине у озера. «Лайфтайм»[32] даже собирался снять серию о выпавших ей испытаниях. На днях звонила штатный сценарист. Ей было невдомек, зачем Эстер в доме собачья дверца, которую в конце концов заменили на бельепровод.

– Бельепровод, – повторила тогда Эстер. – Сбросить ребенка в бельепровод? Вы как себе это представляете?!

Судья зачитал обвинения Гейбу и спросил, не хочет ли он сказать что-либо перед тем, как ему вынесут приговор. Гейб вместе с адвокатом встал. Переступил с ноги на ногу, открыл рот…

– Мистер Ди Парсио, – поторопил его судья, – прошу вас не тратить попусту время суда.

Гейб обернулся. Эстер знала, что ей полагается ощущать злобу, волнение, или чувствовать себя жертвой, или хотя бы доиграть свою роль, чтобы удовлетворить прочих участников действа. Она знала, что надо зачитать заявление потерпевшего, которое потом каким-то образом окажется на YouTube, вдохновить людей пламенной речью. Однако Эстер ощущала только печаль. В голове почти не было мыслей, и она лишь отмахнулась от внутреннего голоса, велевшего не высовываться. Эстер шагнула вперед и чуть не позвала Гейба по имени. Она по-прежнему плохо спала, все еще страдала от панических атак, стоило потерять Кейт из виду или услышать, как хлопает крышка багажника, но еще Эстер знала, что Гейб в любой момент мог убить ее, что именно за этим Сэм и прислал его, а он взял и отпустил ее. Знала, что, кроме нее, на слушания к нему никто больше не приходит, – Лайла, конечно же, не явилась, – и что, лишь видя ее, он хоть немного утешается.

– Мне очень жаль, – произнес Гейб, глядя на нее одну.

– Что-нибудь еще? – спросил судья, но Гейб покачал головой и стал слушать, как судья, говоря от имени жертв, вынес ему шесть пожизненных приговоров без права на досрочное освобождение.

Все сложилось наилучшим образом, разве нет?

На это Эстер и следовало рассчитывать? Вынести такой приговор вместо смертного она и молила в авторской колонке в Globe, узнав, что изображая жертву, может повлиять на вердикт.

Потом юристы собрали бумаги и блокноты, другие наблюдатели покинули свои места и гуськом двинулись к выходу, а Эстер продолжала сидеть. Проходившая мимо женщина остановилась и сказала, что Эстер для нее пример.

– Спасибо, – ответила Эстер.

Она уже привыкла, что к ней на улице подходят незнакомцы и говорят – кто плохое, кто хорошее.

Пора было уходить, но Эстер подошла к художнику, который как раз наносил завершающие штрихи на последний скетч. На нем Гейб с любовью смотрел куда-то назад.

– Есть мой портрет? – спросила Эстер. Художнику хватило достоинства покраснеть, и он перелистнул альбом на предыдущий лист. Рисунок был хорош, позднее он промелькнет в местных новостях с подписью «Жертва испытывает противоречивые чувства». Как и на прочих рисунках, появлявшихся в новостях, тут Эстер выглядела крохотной, слабой, практически жалкой.

– Можно выкупить? – спросила она.

– Нельзя, – ответил художник.

– А за двадцать баксов? – Художник покачал головой и отложил планшет, и тогда Эстер предложила тысячу. Ей нужен был некий предмет, чтобы напоминал обо всем случившемся, а не только мизинец, потерявший чувствительность из-за обморожения. Что-то такое, что можно вложить между страницами книги.

На улице Эстер вдохнула свежего воздуха, наполненного сладким сосновым ароматом мульчи. Сегодня, в последний день апреля, светило солнце. Клумбы с нарциссами и рядок распускающихся розовых кизилов возвещали о долгожданном приходе весны. После нескольких ложных стартов она наконец вступила в свои права.

У дверей Эстер ждала детектив Уайт.

– Проводить вас?

– Спасибо, – ответила Эстер. – Справлюсь.

Неподалеку их поджидала группа репортеров, один из них попросил Эстер дать комментарий, но, отделившись от детектива и пройдя мимо отработанной походкой, Эстер буквально ощутила, как история наконец угасает. Скоро случится что-нибудь более захватывающее, и она станет лишь частью местной истории. Она подумала о Гейбе, которого сейчас в цепях грузят в фургон и отправляют туда, где он проведет остаток своих дней.

Она прошла по дорожке вдоль воды туда, где на парковой скамейке ждал Джейми. Собаки, Вафля и Бутч, носились кругами по траве, а в центре стояла Кейт. Девочка сорвалась с места и побежала к Эстер, которая опустилась на корточки, готовая обнять ее.

– Мы в саоськи игаем! – сказала Кейт.

– Кто побеждает?

– Я!

Девочка вернулась к собакам. Она пережила все совершенно без последствий. Только изредка вспоминала «плохого дядю», а Эстер с Морганом поклялись никогда не говорить при ней о случившемся.

– Ты цела, – заметил Джейми, как обычно, тщательно подбирая слова.

После ранения он только через месяц выписался из больницы, месяц, в течение которого Эстер навещала его чуть ли не каждый день. Он все еще не до конца оправился, а на груди появился новый шрам – рядом с тем, что остался после сражения. Эстер забрала его из больницы и привезла к себе, поселив в пустующей квартире Дафны на первом этаже.

– Так будет лучше, – сказала она, когда Джейми стал возражать. – Так лучше, чем быть одному.

Эстер присела рядом и положила голову ему на плечо, а он обнял ее своей здоровенной рукой.