«Жан, Жан… Вот ведь, бедолага, и угораздило же тебя встретить меня в тот вечер, – думала Кристина, настойчиво отгоняя прочь мысли о состоявшемся несколько минут назад разговоре в ее кабинете. – Ведь, если разобраться, получается, что я тебя просто одурачила. Воспользовалась тобой, а на самом деле никогда не любила…»

«Я не могла… То есть мне казалось, что я не могла этого допустить. Да слушай же ты, не перебивай. В тот вечер я вернулась, а он начал мне рассказывать, как безумно тебя любит… В том-то и была его ошибка – я поняла, что простые уговоры, что даже угрозы мои ни к чему не приведут… Ну и тогда я придумала…»

Черт, это было всего лишь снотворное!

Получается, что из-за спектакля, который устроила тогда эта стервозная девчонка, вся жизнь пошла кувырком. Но разве она могла хотя бы предположить такое?

«А знаешь, что я тебе скажу… Ты тоже хороша… Поверила… Если бы любила по-настоящему, никогда в жизни бы не поверила… Как бы я там ни изворачивалась, как бы ни стонала… Все равно, как же в это поверить можно, если любишь человека? Если любишь, как такое вообще можно предположить?»

Черт, а ведь эта сучка оказалась права. Тысячу раз права, и не нужно быть дипломированным и хоть сто лет практикующим психологом, чтобы понять это. Наверное, когда любишь человека по-настоящему, нужно верить ему – безгранично. Нужно верить ему даже тогда, когда приходится не верить своим глазам, своим ушам… Нужно просто верить, и тогда, наверное, уже ничего не страшно…

Господи, да если бы она знала об этом раньше!

«Я, если честно, даже не ожидала, что ты поверишь… Знаешь, боялась, что ты подойдешь и увидишь, что он дрыхнет… И все тогда, он уж точно меня из дома выгонит, а ты… Да он и выгнал меня на самом деле через четыре года, когда обо всем узнал. Я сама ему рассказала… Знаешь, а он тебя до сих пор любит…»

– Заткнись! – прошипела Кристина и вздрогнула, не ожидая услышать собственный голос. Когда же кончатся эти светофоры! Раньше она даже и представить себе не могла, что город такой бесконечный. – Жан, – прошептала она сквозь слезы, почувствовав, что ей становится немного легче от того, что она разговаривает вслух. – Жан, Жан… Прости меня, Жан, если сможешь. Если бы я только знала… Если бы я знала о том, что нельзя не доверять человеку, которого любишь… Если бы я это знала, ты никогда бы меня не встретил, и не было бы этих пяти лет… Пяти лет беспросветной тоски и глупых надежд… Но я старалась, Жан… Правда, старалась любить тебя… Не получилось, знаю… Если бы это от нас зависело! Если бы мог человек решать, кого ему любить, кого не любить… Ах, как все было бы просто!

Оторвав руку от руля, она смахнула с глаз слезы. Скорость, с которой машина неслась по городу, была совершенно немыслимой. Возможно, если бы на посту ГАИ ее остановили, несколько минут вынужденной беседы с посторонним человеком, с человеком из «внешнего» мира заставили бы ее изменить свое решение. Возможно…

Но пост ГАИ на выезде из города она проскочила – там стояли три груженых «КАМАЗа», и сотрудники ДПС были поглощены осмотром груза и документов водителей.

Теперь впереди была только дорога. Пустая дорога без светофоров, почти без машин, без людей…

Она казалась бесконечной. Бесконечной, как жизнь…

Впрочем, рано или поздно любая дорога заканчивается каким-нибудь тупиком. Или обрывается у пропасти.

Как и любая жизнь.

Пожалуй, между дорогой и жизнью на самом деле есть что-то общее. Не зря в поэзии так часто используют эту метафору. На самом деле не зря…

В колонках звучала музыка. Кристина повернула ручку регулятора громкости до отказа, и голос Элвиса Пресли заполнил салон. Веселая, беззаботная песня. Она так нравилась Жану. Он часто подпевал: «That all right, mama, that all right…»[8]

Совсем не по-французски.

«That all right», – мысленно повторила Кристина. Вот так, под звуки бесшабашного рок-н-ролла… Пожалуй, ничего более подходящего придумать было просто невозможно.

Скользнув взглядом по панели приборов, Кристина машинально отметила, что скорость перевалила за двести. Оставалось только зажмуриться – и думать о Жане.

О Жане…

Нужно верить тому, кого любишь…

Только теперь это уже не важно. Теперь уже ничего не важно. Она отмахнулась от этой мысли и отпустила руль, по-прежнему стараясь думать о Жане.

Ей наконец удалось воскресить в памяти его лицо – каждую черточку. Почти всегда прищуренные светло-карие, цвета пожелтевших листьев клена, глаза. Мелкую сеточку морщин вокруг этих глаз, тонкими лучиками разбегающихся в стороны, когда Жан улыбался. Высокий и открытый лоб мыслителя, упрямый, чуть квадратный, выдающийся вперед подбородок. Жесткую складку губ, завитки иссиня-черных волос на затылке…

«Еще несколько секунд», – уговаривала она себя. Еще несколько каких-то жалких секунд. Нужно только зажмурить глаза посильнее. И решиться наконец оторвать руки от руля. Решиться, потому что другого выхода у нее нет.

«Нужно верить тому, кого любишь», – снова подумала она и внезапно остро ощутила недосказанность этой мысли. Это ощущение пронзило, словно тысяча мелких и острых игл. Она распахнула глаза, торопливо схватилась руками за руль, отчаянно попытавшись дать себе шанс успеть додумать эту мысль до конца.

Нужно верить тому, кого любишь…

Но было уже поздно. Доли секунды и нескольких сантиметров, отделявших ее от края дороги и так не вовремя, так некстати возникшего на пути телеграфного столба, оказалось слишком мало.

Ей все же удалось вывернуть руль вправо и нажать изо всех сил на педаль тормоза. Но доля секунды – не время, что уж говорить о нескольких сантиметрах – и вовсе пустяковом расстоянии для машины, мчавшейся со скоростью больше двухсот километров в час. Столкновение было неизбежным, и оно случилось.

Отчаянный визг тормозов, оглушающий звук удара, звон разбитого стекла и ужас в глазах – только и уместилось в этой доле секунды.

И все же она успела. В том коротком, не измеримом привычными мерками промежутке времени она все же успела додумать эту мысль до конца.

Нужно верить тому, кого любишь. Нужно верить ему – до конца. И даже спустя десять лет – нужно верить…

И даже успела пожалеть о том, что поняла это слишком поздно.

– Извините, но это, к сожалению, не Кристина.

– Да? – тупо спросила Варя и замолчала. Все это напоминало какой-то страшный сон.

– Меня зовут Сергей Владимирович Родионов, я дежурный врач приемного отделения восьмой городской больницы. Кристина Анатольевна Легран – ваша родственница?

Голос звонившего был абсолютно спокойным и равнодушным.

– Родственница? – Смысл куда-то ускользал, и Варя механически повторила: – Родственница… А что случилось? Что с ней случилось?