– Никита. Прошу тебя, перестань со мной играть. Я ведь знаю, что ты здесь. Ну, выходи же…

Послышался звук шагов. Варя не успела обрадоваться – через секунду в поле зрения появилась пожилая женщина-гардеробщица.

– Вам кого, женщина?

– Я… – пролепетала Варя, едва не теряя сознание. – Я за сыном пришла. Пришла, а его нет…

– Поздно пришли, мамочка. – Подойдя ближе, женщина прищурилась и сквозь толстые стекла очков принялась внимательно разглядывать Варю. – Спектакль закончился уже сорок минут назад…

– Я знаю, знаю… Так получилось. Я не смогла прийти раньше… Мы договорились встретиться на площадке перед театром, но я опоздала…

– Эх, мамочка, – вздохнула гардеробщица, не пытаясь скрыть осуждения. – Ну разве так можно, целых сорок минут… Ребенок ведь! Как он выглядит, сынок-то твой?

– Он… Он мальчик, ему девять лет… Для своего возраста достаточно высокий… Русые волосы, спортивная куртка…

– Розовая? – перебила ее женщина.

– Что?

– Я спрашиваю, розовая куртка?

– Розовая… Да, розовая куртка…

– С капюшоном?

– Вы его видели?! Видели, да?

– Видела…

Сердце подпрыгнуло и снова опустилось вниз. Гардеробщица в очередной раз неодобрительно нахмурила брови:

– Повезло еще ребенку, что у него отец нормальный.

– Что?!

– Я говорю, отец за ним пришел. Тоже, правда, не вовремя. Я заметила – мальчишка ваш в розовой куртке с капюшоном долго стоял на улице, а потом ушел с отцом…

– С отцом?! – Варя смотрела с таким непониманием, что ее собеседница на миг замолчала.

– Ну, не знаю… Может, это и не ваш был мальчишка… Стоял тут один, все оглядывался по сторонам. А потом к нему мужчина подошел молодой, и они ушли вместе. А кроме него, кажется, все дети с родителями ушли… Да что с вами, женщина? Ну, вы бы позвонили мужу своему, узнали бы… В самом деле, нельзя же так…

– Но ведь… Разве…

Варя замолчала, поняв вдруг, что все может оказаться гораздо страшнее, чем она даже могла предположить. Ведь вероятность того, что Паршин мог оказаться сегодня здесь и прийти за Никитой, ничтожна. Она практически равна нулю, а это значит…

– Ну, может, конечно, это и не отец был, а просто какой-то знакомый…

Знакомых у Никиты в этом городе не было. Ни одного знакомого мужчины, который мог бы вот так запросто подойти к нему и увести с собой.

– Послушайте. – Она вцепилась обеими руками в халат гардеробщицы. – Послушайте, вы ничего не перепутали?

– Да успокойтесь вы, женщина… Что я могла перепутать? Мальчишка в розовой куртке стоял возле здания, минут через пять к нему подошел мужчина, и они ушли вместе…

– Куда? Куда они пошли?

– Да вон в ту сторону. Там кафе-мороженое. Вы проверьте, может, они вас там ждут…

Варя, даже не поблагодарив, сорвалась с места и выскочила из фойе. Огляделась по сторонам, отчаянно надеясь увидеть наконец Никиту. Не увидела – и бросилась бегом по направлению к кафе. Влетела внутрь – Никиты не было.

Не было, и здесь уж совсем глупо было бы пытаться спрятаться…

– Послушайте. – Она подошла к стойке и, умоляюще глядя на девушку за прилавком, спросила: – Я ищу мальчика. Он мой сын. Я должна была встретить его после спектакля, но опоздала, не смогла приехать вовремя. Скажите, вы его не видели? Ему девять лет, у него русые волосы, на нем розовая куртка с капюшоном…

Ответа долго ждать не пришлось. Девушка за прилавком улыбнулась:

– Видела, конечно… Они с отцом здесь только что были, ели мороженое… Никитой его зовут, да?

– Никитой, – ошарашенно повторила Варя. – А вы не ошибаетесь? Он точно был… с отцом?

– Нет, не ошибаюсь. Совершенно точно. Да вы не переживайте так, с ними все в порядке. Здесь сквер есть неподалеку. Может, они там вас ждут…

Варя, кивнув, выбежала из кафе.

Паршин. Значит, все-таки Паршин, насколько бы невероятным это ни казалось. Черт возьми, откуда он мог взяться? И как он мог узнать о том, что Никита в театре? Ведь никто не знает об этом. Никто, даже мама…

Оказавшись в сквере, она быстро прошла вдоль скамеек и повернула направо – там, насколько она помнила, должны быть какие-то детские горки или качели.

«Только бы ничего не случилось. Боже мой, только бы с ним все было в порядке. А с Паршиным… С Паршиным я разберусь как-нибудь, я ему объясню… Господи, только бы это и в самом деле был Лешка. Лешка, а не какой-нибудь чужой человек, который…»

Мысли оборвались – в этот момент она наконец увидела Никиту.

Он медленно шел вдоль аллеи, держа за руку какого-то высокого мужчину.

Это был не Паршин. Определенно не Паршин. Что-то знакомое было в его силуэте, но сейчас это показалось Варе абсолютно не важным. Никиткина розовая куртка с капюшоном, непокорный ежик волос на голове, темно-синие джинсы – а больше, казалось, она и не видела ничего.

– Никита! – закричала она. Ей казалось – громко. Но на самом деле от волнения голос куда-то исчез – Никита не услышал и даже не повернулся. – Никита! – снова крикнула она, уже ни на что не надеясь.

Мальчишка в розовой куртке замер и обернулся. А потом, прокричав радостно:

– Мама! Мамочка! – раскинул руки и бросился бежать навстречу.

– Никита! – послышалось из-за спины.

Не успел Герман обернуться, а Никита уже с криком бежал навстречу женщине, поджидающей его на повороте.

«Слава Богу», – отстраненно подумал он, пытаясь разглядеть ее, эту безответственную мамашу, которая опоздала почти на целый час.

«Вот ведь, – вздохнул Герман. – Явилась наконец. Любите меня, я с поезда…»

Раздражение невозможно было описать словами. «Вот и все, Герман Дмитриевич, волшебство закончилось. Сдал-принял, и еще неизвестно, может быть, эта особа сейчас попытается высказать вам все, что о вас думает…»

Все же, преодолев внутреннее сопротивление, он решил, что просто так уходить, даже не перебросившись с опоздавшей мамашей и парой фраз, не стоит. Хотя вполне возможно, что это просто отговорка и он всего лишь хочет продлить эти волшебные минуты, эти волшебные ощущения, которое знакомы любому отцу, держащему за руку сына. Любому отцу, который отнюдь не считает эти ощущения волшебными.

Он приближался, глядя на то, как Никита, повиснув на шее у матери, крепко обнимает ее. В тот момент, когда ребенок наконец опустился на землю, их разделяло всего лишь несколько шагов. Возможно, пять или шесть.

Женщина бережно отпустила сына, наклонилась, снова поцеловала в макушку и подняла лицо.

В этот момент Герман остановился и понял, что больше не сможет сделать ни шагу.