– У Лансенни.

– И речи быть не может! Я к этому типу ни ногой!

– Я тебе сказала, у Лансенни! И только там. Обедаем вместе. Расслабься, детка. Я сто раз предлагать не буду. И ты не пожалеешь, что пришла, ты увидишь, ты…

Она не договорила. Стелла навострила уши.

– Я приду не с пустыми руками, обещаю, ему мало не покажется! Ну мудак! Какой же мудак!

И она резко повесила трубку.

Стелла почесала царапину на пальце. Призадумалась. Лансенни, еще не хватало, какая помойка! Она положила руки на письменный стол Жюли. Склонилась на них головой.

Жюли смотрела на нее молча. Должно быть, у нее был трудный разговор. Стелла подняла голову, выпрямилась и объявила:

– Жюли, грымзочка моя, судя по всему, мы поймали крупную рыбу!

– Не может быть!

– Виолетта взбунтовалась и сдает нам Рэя с потрохами.

– Думаешь, он ее ударил?

– Не исключено. В любом случае она в ярости. И, я думаю, она готова выложить всё как на духу.

Стелла толкнула входную дверь в ресторан, набрала воздуху в легкие… Расправила плечи, чтобы выглядеть как дровосек на отдыхе. Выдвинула вперед подбородок. Сунула руки в карманы и направилась к столику в самой середине зала. Там перед графином с красным вином сидела Виолетта.

Она бросила на Стеллу недобрый взгляд из-под еще склеенных от вчерашней туши ресниц, сглотнула слюну, как утопленница, которой только что сделали дыхание рот в рот, и обронила:

– Ты пришла.

– Да.

– Ты права. Ты останешься довольной!

Она расхохоталась и налила себе стакан красного вина.

«Она явно слишком много выпила», – подумала Стелла. Глаза у нее опухли, щеки горели, под глазами темнели полукружья. Волосы свисали сальной массой. Вид у нее был весьма помятый.

– Хорошо бы твоя информация оказалась важной, а то я оставила сына в школьной столовой, а он этого терпеть не может.

– Вы знаете, что скоро вам предстоит нас покинуть, мадам Валенти, – сказала Амина. – Теперь вы выздоровели. Вы как новенькая.

– А можно я еще немного останусь? – спросила Леони слабым голоском, в котором звучало: «Ну и куда мне теперь пойти?»

– Доктор Дюре не выпустит вас неизвестно куда… Он договорится со Стеллой. Но до этого момента он вас пока оставит.

– Это так чудесно… Вы все так добры ко мне…

И ровно в этом интервале, между двумя обрывками фразы, она вновь ощутила страх. Тот страх, который охватывал ее, когда она думала о том, что же будет после больницы.

Она вцепилась в одеяло, словно хотела вжаться в кровать, впечататься в нее навеки.

Куда же мне идти? Куда же мне идти?

Она подождала, пока Амина выйдет, пока она унесет блюдо с завтраком, обернется на пороге, проговорив с нажимом: «Столько времени, сколько потребуется», улыбнется ей на прощание, и только тогда села в кровати. Просунула руку под подушку, достала оттуда пожелтевший конверт, на котором мужской рукой было написано: «Тебе, Леони, от твоего Люсьена».

Каждое утро она кончиками пальцев проверяла конверт, ощупывала его, потом нюхала, но пока не открывала. Она не могла понять почему. Может быть, потому, что уже очень много счастья ей приносили простые слова в подписи: «Твой Люсьен».

Сегодня утром она взяла письмо, погладила пальцами бумагу. Она была немного шероховатая, на ощупь напоминала ткань. На конверте была пометка: «Отель “Великие люди”, и она улыбнулась, растрогавшись. Провела пальцем по строчкам, она знала, что такие высокие буквы, такое чередование жирных и тонких штрихов характерны для его почерка. Это он, это точно он.

Он не забыл ее.

Он не выбросил память о ней в придорожную канаву, как только выехал из Сен-Шалана.

Она вспомнила, как первый раз увидела его в булочной. Хорошо выбритый затылок над воротником рубашки. И плоскостопие! Она, как наяву, услышала его смех в машине, когда они целовались, поедая нугу и соленые орешки. Она вспомнила его рассказы про работу, про недалекие путешествия. «Я ведь никогда не выезжал из Франции, я локальный путешественник».

У него в уголках губ пряталась счастливая улыбка. Поэтому вид у него постоянно был какой-то обалдевший, словно зачарованный. Он спрашивал: «А ты знаешь, что такое мидинетка? Это выражение, характерное для конца девятнадцатого века, обозначающее женщину, которая довольствовалась перекусом в полдень. Так еще называли работниц швейных мастерских, которые работали до вечера и не имели возможности нормально поесть».

А потом он целовал ее, целовал ее долго-долго, и она начинала таять в его руках. Непонятно, чем объяснить, непонятно, отчего происходит, что люди начинают таять…

Она последний раз поцеловала конверт, взяла карандаш из прикроватной тумбочки. Аккуратно надорвала верх конверта. Достала белый сложенный вчетверо листок. Развернула. Чернила выцвели, но текст еще вполне можно было разобрать.

Родная моя,

Как я счастлив, что этот человек приехал, чтобы повидаться со мной! Он говорит, что давно тебя знает. Он говорит, что ты очень рискуешь в случае, если я даже приближусь к тебе. И в конце концов он сказал, что вполне готов служить посредником в переписке.

Родная моя, я подумаю, и мы найдем решение. Нужно это сделать обязательно, ведь ты моя любовь, такая великая моя любовь, что сердце мое выпрыгивает из груди, когда я пишу это.

Ты знаешь, что я не свободен. Не делай поспешных выводов. Я вполне волен покинуть жену. Но я не могу оставить мою маленькую Жозефину. Я ей нужен и потому должен остаться, чтобы присматривать за ней, оберегать ее.

Я не могу позволить себе выбрать собственное счастье и пожертвовать для него счастьем своей дочери. Она такая замечательная, такая чувствительная, она не оправится после моего ухода. И тебе самой не понравилось бы, если бы я так сделал, ведь так, любимая? Знаю это, я прочел это в твоих глазах. Столько доброты и любви в твоих глазах.

Но обещаю тебе, что скоро мы снова встретимся и будем жить вместе, в свободе и любви.

Надо мне хорошенько привести в порядок мысли сегодня вечером, а то у меня каша в голове. Не получается собраться.

Я целую тебя так же сильно, как люблю тебя.

Твой Люсьен

P. S. Хорошенько заботься о Половинке Черешенки!

P. S. Прикладываю к письму мое любимое стихотворение. Это Рильке. Прочитай его и перечитай несколько раз, оно расскажет тебе о моей любви. Оно даст тебе силы и надежду.

Люсьен Рильке

Из конверта выпала квадратная карточка. Текст был напечатан на машинке с круглым шрифтом, клавиши слегка западают на «о» и на «у».