– Но я… – мужчина растерянно переводил взгляд с меня на Роберта, а затем жалобно взмолился: – У меня семья: беременная жена и двое детей. Им нужен кормилец и мне просто…

– Мне плевать! – Вот он, тот момент, которого я боялась больше всего! Снова увидеть бесчувственный и обжигающе-ледяной, словно кусок точеного острого льда, летящего тебе прямо в грудь, взгляд моего Роберта. Была в нем какая-то своя магия, заставляющая взрослых, побитых жизнью мужчин, трястись от страха и выполнять любой приказ молодого, по сути, парня. Поток исходящей от него энергии был настолько сильный, властный, подавляющий, словно сумасшедший тайфун или внезапно возникшее силовое поле, отталкивающее от себя все живое и порабощающее при этом оставшиеся на его территории низшие существа, превращая их в своих верных рабов, добровольно согласных на все его мерзкие указы. Это был мой Роберт Шаворский во всей своей красе – получите и распишитесь! – Извинись перед девушкой, иначе останешься без зарплаты.

– Простите! Боже мой, извините меня, госпожа Полина! Я работаю только десятый день, – мужчина схватил меня руку, шепча слова, как молитву перед казнью.

Было страшно и больно. Ведь именно в тот момент я поняла, что просто не могу забыть поступки Роберта. Он, как чертов бумеранг, время от времени будет напоминать мне о своем истинном нутре. И даже если сейчас Шаворский найдет причину каждому своему поступку, я просто не могу забыть. Не смогу! Мне мало его слов. И пусть это будет звучать по-детски, но мне хотелось, чтобы он тоже прошел все круги ада и заслужил мою любовь.

– Хм, неубедительно… – тем временем констатировал Роберт и ошарашил нас обоих своими следующими словами: – На коленях тебе удастся вымолить прощение у дамы намного быстрее.

Когда отец без пяти минут троих детей рухнул передо мной на колени и начал извиняться, судорожно хватаясь за оцепеневшие руки, я не выдержала и расплакалась. Все тело содрогалось в такт быстрой танцевальной музыке, и только поэтому, наверное, на нас не обращали внимания счастливые люди вокруг. Хотя почему они не обращали на нас внимания?! Почему не пытались остановить этот ужас?! Разве происходящее нормально, по их мнению?!

Тогда я остро поняла, что случайно ворвалась не в ту дверь, задержавшись за ней дольше положенного. Это тот случай, если бы отпетая пацанка попала на ужин к английской знати или, в моем случае, девочка из детского дома затесалась в компанию миллиардеров. Мир Роберта спокойно принимал все его поступки, ну а я не могу ни привыкнуть к ним, ни принять их, ни закрывать на них глаза. Я была и останусь иной. Все внутри рушилось, камешек медленно откалывался от камешка – и большой дом под названием "сердце" теперь напоминал развалины.

– Прошу, прекрати это… – едва прорезавшийся голос был способен только на три тихих писка. Не в силах больше смотреть на унизительную картину, я крепко зажмурила глаза и обхватила себя руками, вырванными из лап упавшего к моим ногам "медведя".

Мне хотелось исчезнуть. Провалиться сквозь землю или просто вернуться в палату, где я снова начала забывать, кто такой Роберт Шаворский, и мимолетно проникаться к нему обычной человеческой симпатией. Увы, он был мне не по зубам, а я не хотела точить клыки, чтобы раскусить его. Слишком велика вероятность остаться и без зубов, и без ужина.

– Свободен! – наконец услышала я решающий все вокруг голос мужчины, а затем он оказался совсем рядом, и я даже почувствовала его теплое дыхание и низкий вибрирующий баритон у себя на шее: – Пойдем, Полина.

Но я не могла открыть глаза. Мне было страшно взглянуть действительности в лицо. Было страшно увидеть, что свою единственную любовь, от начала и до конца, я подарила ему. Это было предательство с моей же стороны. Я предала себя, свою душу, но изменить уже ничего не могла… Роберт совратил меня и взрастил один из самых ужасных пороков – растление души. Все желания, страхи, радости, влечения поросли развратом и смутой. Я более не жаждала услышать шум прибоя, ощутить запах летних цветов, насладиться рассветом… Единственным источником истинного удовольствия стали низменные инстинкты и примитивные желания. За это я ненавидела его, себя и все окружающее. За это не могла простить.

Крепкие руки Роберта подхватили меня под попу, и уже через минуту я оказалась сидящей на диване. Глупо было прятаться от неизбежного, поэтому я отрыла глаза и натолкнулась на изучающий мужской взгляд с каплей иронии и долей радости.

– Ты решила уволиться из секретарей и перейти в местный обслуживающий персонал? – сбрасывая сюртук на пустой диван, саркастично пошутил мужчина, затем, не замечая моего многозначительного молчания, вновь продолжил: – Семен не зря принял тебя за шлюху, все местные официантки тут так подрабатывают.

– Зная это, ты позволил ему так унижаться?! – хрипло, едва сдерживая слезы, прошептала я. – Это мерзко, Роберт Шаворский! Ты переходишь все дозволенные рамки. Не веди себя как король мира. Не все можно купить за деньги. Например, уважение этого мужчины и его семьи ты больше никогда не получишь.

– Он не имел права называть мою любимую женщину так. И вообще, ни один адекватный и уважающий собеседницу мужчина не употребит по отношению к ней данное слово. Это верх наглости! Немного переусердствовал, признаю. Но, восстанови я его завтра на работе и выпиши премиальные, они будут всей семьей молиться на меня в храме целый месяц! – Роберт как-то уж слишком внимательно всматривался в мои глаза, и с каждым словом его голос становился все более наиграно веселым. Думаю, он понимал, почему я пришла, но не хотел признаваться себе в этом, отгораживаясь пеленой веселой музыки и отвлеченных разговоров. – Ты думаешь, я держу тебя в той больнице, потому что мне так охрененно нравится твое отсутствие в моей жизни? Какого черта ты сбежала оттуда с этим сопляком из бухгалтерии?

– Что?! Ты знал? Естественно, ты знал, – больше себе, чем мужчине, сказала я, а затем, тяжело выдохнув, произнесла фразу, которую боятся все мужчины, как огня, все, но не Роберт Шаворский: – Мой побег мы обсудим потом, но сейчас… Нам нужно серьезно поговорить. Я знаю, что ты улетаешь в Нью-Йорк. Ты вообще собирался мне об этом говорить? Или я должна была узнать из газет?

– Более того, я планировал взять тебя с собой! – отсалютовав мне бокалом с коньяком, он кивнул на полный бокал вина, и я вдруг вспомнила, что Виола куда-то пропала из ложи. Что-то мне подсказывает, что Роберт был непосредственным инициатором ее исчезновения. – Ты переживала, что я брошу тебя одну, да, мышка? – улыбка с его губ медленно сползла, показывая мне пронзительный, совсем не пугающий, а как раз обеспокоенный взгляд темных глаз: – Я бы не смог. Я хочу, чтобы ты была рядом. Всегда.

– Поздно… – тихо и хрипло прошептала я ему и, вскинув подбородок вверх, уверенно сказала: – Я уже приняла решение не ехать с тобой, так что просто пришла за ответами на давно мучившие меня вопросы.

Роберт открыл графин с коньяком и щедро налил его себе в стакан до самых краев, расплескав добрую часть на белую рубашку и дорогие брюки, и, пробурчав себе что-то под нос, выпил все содержимое разом до дна.

– Ничего себе… Ты, наверное, можешь пить все, что горит, без последствий… – озвучила я свои мысли, усмехнулась своей шутке, но, напоровшись на помутневший взгляд Шаворского, тут же замолчала, прикусив губу.