С приходом ноября кошки полностью заменили паровозы. Я уломал Майкла Уайта сделать «Старого Опоссума» прелюдией к «Вариациям». Мы оба согласились, что нам нужен самый популярный на тот момент хореограф – Арлин Филлипс. Мы с Арлин и Брайаном Бролли собрались на обед в Савойе. Не помню, почему мы выбрали именно это избитое место, но детали встречи живо встают передо мной и сейчас. Арлин загорелась идеей, но это больше относилось к «Вариациям», нежели «Старому Опоссуму». Брайану нужно было уйти на следующую встречу с Полом Маккартни, но Арлин настояла, чтобы я остался. Она посмотрела на меня горящим взглядом: «В труппе Hot Gossip есть девушка, которая изменит твою жизнь. У нее ангельский голос. Ее зовут Сара Брайтман». Я потерял дар речи. Именно с этой девушкой я мимолетом познакомился в баре «Кантри Казнс». Она еще спела летний хит Hot Gossip – «I Lost My Heart to a Starship Trooper». Теперь я любил поп-музыку, но говорить, что голос на записи был ангельским – чересчур.

«Ах, да», – ответил я неопределенно.

СЛЕДУЮЩИМ В ОЧЕРЕДИ был обед с главой издательства Faber & Faber Мэттью Эвансом. Мне нужен был намек на то, что театральная постановка «Старого Опоссума» теоретически возможна. Хотя никто из нас тогда и не думал об этом, но легкий кивок Мэттью изменил наши жизни раз и навсегда. Он предостерег меня, что и другие композиторы хотели положить кошачий цикл Элиота на музыку, и поэтому он не сможет дать мне эксклюзивные права. Но я не беспокоился по этому поводу. Зрители в первую очередь шли на «Вариации». Как сказал бы Дэвид Ланд, кошачьи стихи нужны были для разогрева. В декабре Майкл Уайт предложил приступить к постановке со мной в качестве композитора и креативного менеджера при участии Арлин, художника по костюмам Тима Гудчайлда, осветителя Дэвида Херси и двух актеров. Все согласились. Джули Ковингтон и Пол Джонс были главными кандидатурами на роли чтецов. Пока еще неназванная танцевальная феерия должна была дебютировать 19 апреля 1979 года в Оксфордском театре.

Я очень обрадовался, когда Гари присоединился к «Эвите». Он был нашим с Сарой близким другом, и теперь у меня был доступ к тому, что происходило за кулисами. Мне очень этого не хватало. В кулуарах заварилась страшная каша. Как и во время репетиций, отовсюду сыпались сумасбродные обещания. Так что Элейн и Дэвид Эссекс уже начали думать, что Бродвей у них в кармане. Но после эйфории от лондонской премьеры мы с Тимом решили, что эти разговоры о Бродвее были чистой формальностью.

Первый намек на то, что мы правы, я ощутил во время ужина с глазу на глаз с Робертом. Следующим намеком, что Америка теплее встретит своих собственных звезд в главных ролях, был звонок от Хала в середине ноября. Тем временем, росли сплетни о романе Тима с Элейн Пейдж. Ситуация казалась странной, особенно для Сары. Тим и Джейн только-только поженились, у них была чудесная дочь Эва, и мы оба очень любили их семью. Впрочем, я ничего не имел против Элейн, и очень уважал ее профессионализм. К несчастью, эта интрижка сыграла на руку стигвудовским менеджерам, и они заявили, что американцы не примут «Эвиту» с британцами в главных ролях.

Дэвид Ланд пытался смягчить ситуацию, постоянно трезвонив мне с историями, начинавшимися: «Ты никогда не догадаешься, что учудила Элейн сегодня вечером». В сентябре Роберт представил нам свой план. «Эвита» должна была дебютировать в Лос-Анджелесе 9 мая следующего года, и идти два месяца в «Дороти-Чандлер-Павилион» под эгидой компании LA Civic Light Opera. Хорошая уловка, чтобы добавить респектабельности и обеспечить теплый прием в США. Бродвейская постановка была запланирована на следующий сентябрь.

Подозреваю, что не в последний раз в этой книге меня настигают провалы в памяти. Я совершенно не помню, от кого впервые услышал имя Пэтти Люпон. Помню только, что мне дали послушать запись, на которой она поет песню Стивена Шварца «Meadowlark» из его злосчастного мюзикла «The Baker’s Wife». Меня поразили три вещи. Во-первых, песня была гениальной. Впрочем, неудивительно, ведь Стивен был автором песен «Godspell» и «Pippin». В отличие от бродвейской постановки мюзикла, лондонская под руководством Стигвуда провалилась, но в этом не было вины Шварца. Некоторые валили все на режиссера Боба Фосса, который не появился на пресс-конференции, сказав своему пиар-менеджеру, и моему другу Энтони Пай-Джери, что он трахается в Савоей с Лайзой Минелли и не отвлечется ни при каких обстоятельствах.

Во-вторых, Пэтти Люпон определенно обладала достаточной дерзостью и твердостью. «Meadowlark» – это прославление женской силы и изобретательности. Ее исполнение показало, что «Эвита» подходила ей по характеру. В-третьих, она либо сильно замерзла во время записи, либо у нее были проблемы с аденоидами, что я посчитал временной проблемой. Я сообщил Дэвиду Ланду, что хотел бы позвать ее на прослушивание. Из-за старческого маразма я не помню, случилось ли это тогда, когда в начале декабря мы с Сарой полетели в Нью-Йорк на первые кастинги, или нет. Зато я помню встречу с Крейгом Заданом, который был чрезвычайно ею доволен.

Между тем, Тим по понятным причинам очень переживал, как проходят прослушивания. Возможно, я всегда воспринимал себя как младшего партнера в нашем дуэте. Но мне было ужасно неловко обсуждать с ним проблему с Элейн, а Тим не стремился откровенничать со мной. Так что мы никогда не объединяли усилия против мантры, что американцы должны играть главные роли. До сих пор я задаюсь вопросом, что, если бы мы вместе настояли на том, чтобы оставить роль за Элейн? Конечно, это не касалось бы Дэвида Эссекса, он слишком недолго пробыл в роли Че. Но, так как Дэвид Ланд не делал ничего, чтобы прекратить сплетни о том, что Тим продвигает Элейн из собственного интереса, я оказался в ужасно некомфортной ситуации.

Теперь в укор Элейн ставили, что она не могла давать восемь выступлений в неделю. Но я тут же отклонил это обвинение. Я страшно гордился «Эвитой», но эмоционально чувствовал себя совершенно отстраненным от этой работы. Моя профессиональная этика и гордость за свою музыку означали, что я сделаю все возможное, чтобы «Эвита» обрела успех в США. Но в то же время я понимал, что мне нужно начать работу над чем-то новым. Мне срочно нужен был антидот от миссис Перон, иначе я попрощался бы со своим психологическим здоровьем.

И тут появился поэт Дон Блэк.

Любые мои переживания по поводу «Эвиты» и других проблем мгновенно испарились, когда я узнал прекрасную новость – Сара снова была беременна. Ей предстояло приготовиться к еще одной длительной госпитализации. К счастью, премьера «Эвиты» должна была состояться в Лос-Анджелесе, а постановка на Бродвее была запланирована только на осень. Поэтому я сказал Саре, что все касающееся работы будет происходить недалеко от места ее заключения. По крайней мере, именно это я пообещал ей.

Я познакомился с Доном Блэком за ужином в отеле «Дорчестер», который устроило Общество благородных композиторов и поэтов-песенников (в сокращении – SODS). Меня только пригласили присоединиться к этому элитному сообществу, которое в те дни служило оправданием неподобающего поведения взрослых мужчин. В клубе, конечно же, не состояли женщины-авторы. Все участники были закулисными мальчиками вроде Тони «Downtown» Хатча, Джеффа «Winchester Cathedral» Стивенса, Тони «Don’t Give Up on Us» Маколея. Также в сообщество входил поэт-песенник Дон Блэк, ранее выступавший со стендапами. «Комедия в моей крови, – говорил он, – жаль, что она так никогда и не помогла мне». Он был уникальным экземпляром клуба – единственный обладатель «Оскара» за фильм «Рожденная свободной». Среди его хитов были песня раннего Майкла Джексона «Ben», композиция из заставки к «Бриллиантам навсегда» и «Billboard No. 1» из фильма «Учителю, с любовью».