Он не мог сказать, кого он ожидал увидеть на пороге. Может быть, пожилую леди в фартуке. Или мужчину в домашнем пуловере и в шлепанцах, недовольного тем, что нежданный гость оторвал его от телевизора. Но никак не высокую темноволосую девушку в джинсах и толстом свитере. Потрясающе красивую девушку, на которую на Пятой авеню все бы оглядывались.

Они молча смотрели друг на друга. А потом она без особого удовольствия спросила:

— Да?

— Извините, это Старая усадьба?

— Да.

— Дом Хьюи Маклеллана?

— Нет, Оскара Бланделла.

Ослепленный светом дверного фонаря и падающими на лицо хлопьями снега, Сэм вынул ключ с биркой и сказал:

— Я, наверное, ошибся.

Девушка пристально поглядела на ключ, потом отступила назад, открывая дверь.

— Мне кажется, — сказала она, — вам лучше войти.

Утром, как и обещал, в Усадьбе появился доктор. Лицо его покраснело от холода, теплое пальто из дорогого твида, покрытое снегом, намокло и пахло болотом. Он вручил Люси книгу о птицах и через две ступени — видимо, этот человек не привык терять ни минуты — взбежал наверх навестить больную. Кэрри лежала в подушках. Она сказала, что ей гораздо лучше, спала хорошо и чувствует себя другим человеком. Однако, из присущей ему осторожности, доктор Синклер посоветовал ей полежать еще денек. Кэрри понимала, что даже если она не согласится с доктором, ей придется выдержать спор с Элфридой, поэтому, мило улыбнувшись, она сдалась.

Когда доктор ушел — так же внезапно, как и появился, — Элфрида поднялась наверх и заглянула в дверь.

— Что он сказал?

— Все хорошо, но надо полежать еще один день. Извини.

— Почему «извини»?

— Такое неудобство для тебя.

— Вот глупенькая! Никакого неудобства. Принести бутылку с горячей водой?

— Нет, спасибо. Я согрелась.

— Досадно, конечно, что ты пропустишь вечеринку у Кеннеди, но ничего, познакомишься с ними в другой раз. Я немного волнуюсь. Знаешь, мы с Оскаром первый раз идем в гости. Правда, однажды обедали в пабе, но это другое дело.

— Я останусь дома и приготовлю ужин.

— Не беспокойся, на ужин будет кеджери.[18]Я заранее поставлю его в духовку; и если мы не съедим его сегодня вечером, оно пойдет на завтрак. Это такое универсальное блюдо.

— Элфрида, ты, наверное, читаешь много поваренных книг.

— Боже упаси.

День шел своим чередом. Кэрри видела, что творится за окном, и радовалась, что ей не надо выходить. С серого неба все валил и валил снег. Время от времени она слышала слабое завывание ветра, гуляющего по старому дому. Ей было уютно. Она вспоминала свои детские ощущения, когда больная лежала в постели, зная, что свободна от участия в повседневных домашних делах. Вот и теперь, телефон звонил и кто-то спешил к нему. Приближались и удалялись шаги, кого-то звали, кто-то откликался. Открывались и закрывались двери. Кэрри слышала, как Оскар тяжело поднимается наверх, потом снова спускается, и догадывалась, что он принес корзины с поленьями для камина. К полудню начали доноситься запахи из кухни — жареного лука и, кажется, овощного супа. Роскошные ощущения: потворство собственным слабостям, праздность, полная свобода от всякой ответственности — обо всем этом Кэрри давно забыла.

Часто заходила Люси.

— Послушай, Кэрри, правда, доктор Синклер добрый? Он принес мне книгу о птицах. Когда в следующий раз я пойду на побережье, то буду знать, как эти птицы называются.

— Он очень внимательный.

— Вот если бы у меня в Лондоне был такой доктор! Там они все такие злые, и ждешь их целую вечность.

Люси отложила книгу.

— Кэрри, я не знаю, что сегодня вечером надеть на танцы.

Конечно, Люси гораздо больше занимало то, что произойдет сегодня вечером, чем названия морских птиц.

— А что у тебя есть?

— Новые джинсы, но на танцах в них, наверное, будет немного жарко, они на теплой подкладке. Есть еще старые, но чистые, и Элфрида их погладила. Или мне надеть новую мини-юбку и черные колготки? Как ты думаешь?

— Рори что-нибудь говорил?

— Сказал, джинсы и свитер.

— Ну так надень джинсы и свитер. Старые джинсы и хлопчатобумажный свитер в красно-белую полоску. Ты мне нравишься в этом наряде, похожа на француженку. Лучше одеться попроще, чем вырядиться. А мини-юбку я бы оставила для Рождества.

— Рождество. Странно, я совсем о нем не думаю, а осталось всего шесть дней. По-моему, никто не беспокоится и никаких приготовлений. У бабушки обычно в это время начинается мигрень; она говорит, у нее столько забот.

— Знаешь, Оскар заказал елку и теперь надо купить украшения.

— Да, и еще я должна приготовить подарки. Для него и для Элфриды. Правда, пока не представляю, какие. А у нас будет рождественский обед?

— Точно не знаю. Но, по-моему, обед все-таки будет. Просто Элфрида, как обычно, не торопится. Все будет сделано в последний момент.

— А чулки с подарками?

— Думаю, обойдемся без них. Не возражаешь? Ты ведь уже не веришь в Санта-Клауса, который вылезает из камина?

— Нет, конечно. Да и вообще, мне кажется, класть подарки в чулок — это довольно глупо. Разве что мандарины и пакетик с золотыми шоколадными пенсами.

— Я тебе их повешу на елку.

— Правда, Кэрри? Знаешь, все-таки хорошо отмечать Рождество не так, как всегда. И не знать, какое оно будет.

— Надеюсь, ты не заскучаешь с тремя пожилыми особами.

— Ну что ты!

Без четверти шесть Оскар, Элфрида и Люси отправились на вечеринку к Кеннеди. Снегопад продолжался весь день, и к вечеру дороги так завалило, что ездить по ним стало опасно.

Ни Оскару, ни Элфриде не улыбалась перспектива забуксовать в сугробе, поэтому в гости решили идти пешком — подняться на холм по переулку. Закутанные, в шапках, в теплых ботинках, они один за другим приходили к Кэрри попрощаться. Она пожелала им хорошо провести время и попросила обо всем ей рассказать, когда вернутся.

— Думаю, рассказывать будет особенно нечего, — заметила Элфрида, — разве что кто-то из гостей напьется.

Последней пришла Люси. Какая она хорошенькая, подумала Кэрри, глаза блестят, на губах играет улыбка. В новой красной куртке, ботинках, пушистой шерстяной шапочке, с сумкой через плечо.

— Что у тебя там?

— Кроссовки и расческа. И плитка шоколада.

— Повеселись как следует.