— Хорошая моя, как ты? — зашептал ей на ухо.

Сам зарылся носом в детскую шею, дурея от родного, любимого запаха. Его малышка до сих пор пахла молоком и сахарной ватой. Когда принес ее из роддома, держал на руках крохотную и кряхтящую, в мозгу возникало именно это сочетание запахов. А кожа-то какая нежная! Напоминала ему на ощупь крылья бабочек, такой была необыкновенной. Всегда старался касаться осторожно, чтобы, не дай бог, не поранить своими большими шершавыми пальцами.

Вдруг откуда-то сбоку в уши врезался визг жены:

— Тебе кто разрешал ее брать?

А потом Лейлу стали у него в буквальном смысле отбирать. Тигран почувствовал, как между ним и маленьким дочкиным тельцем просунулись руки Ани.

Не стал противиться, отдал.

— Ты! Ты… — шипела она, подыскивая слова, да, видно, не находила ни одного подходящего, смотрела на него злыми глазами.

Лейла замерла у матери на руках, не зная, как реагировать.

И это еще больше задело Тиграна.

— Что плохого я сделал? Просто обнял, — буркнул он. — Ань, я понимаю, мы не в ладах, но, может быть, можно мне провести немного времени с Лейлой?

— Да ты вообще! — шипела она, ничуть его просьбой не проникнувшись.

Наоборот, прижала испуганную девочку сильнее и стала отступать обратно к садику.

Тиграну невыносимо было думать, что Аня вот так просто унесет ребенка, шагнул вперед, снова попросил:

— Ну дай еще хоть раз ее обниму…

И тут жену прорвало:

— У тебя хоть какая-то совесть есть, Тигран? Ты о Лейле вообще хоть немного думаешь? Ты сейчас обнимешь, а мне потом с ней что делать? Я ей целый месяц объясняла, что ошиблась, что ты оказался не ее папа, а ей хоть бы хны.

— Зачем же ты ей это объясняла? — воскликнул он.

Это что же, она его и папой-то, может быть, не очень-то считала? Только он набрал в грудь побольше воздуха для достойной речи, как жена его опередила.

Посмотрела на него угрюмо и рявкнула зло:

— Конечно я ей объяснила, что ты не папа! А что мне было делать? Она к тебе просилась! Каждый вечер беспокоилась, как там ее комната дома, не заскучал ли папа один, есть ли у него еда или давай мама ему блины отнесем.

Жена его с каждым новым словом будто новой оплеухой награждала.

Тигран стоял перед ней красный от жгучего стыда.

— Ань, я понятия не имел, что она так скучает… — выдавил он из себя, опуская руки. Весь запал спорить мгновенно пропал.

— Конечно! Она ж кукла тряпичная, а не человек! Ей же чувства человеческие неведомы! — не успокаивалась Аня. — Ты нас выгнал! Сказал, чтобы я ей имя сменила, а теперь обниматься лезешь вот так просто? Да ты права такого не имеешь!

— Я не хотел делать ей больно, — простонал он, бессильный что-либо исправить. — Я тогда подумал, она же маленькая еще…

— Маленькая тут не Лейла! — зло воскликнула Аня. — А кое-кто другой! Не смей подходить к моему ребенку! Видеть тебя не могу!

Тигран жену такой злой еще ни разу в жизни не видел. Думал — теща дракониха, а нет… она, любимая.

Аня развернулась и пошла в противоположную от Тиграна сторону.

Он будто бы со стороны наблюдал за тем, как Аня уносила дочь. Та почти сразу начала всхлипывать, что-то просить у матери тихим голосом. Но не допросилась, расплакалась еще громче. А у Тиграна каждый услышанный всхлип в душе отзывался болью.

Совершенно деморализованный словами жены, он еще долго стоял на улице. Не имел ни малейшего понятия, что делать дальше.

А ведь права жена — виноват по всем фронтам и никаких объятий не заслуживает.

Только теперь, кажется, до него окончательно дошло, какой ужас он натворил вечером четырнадцатого февраля.

Он своему единственному, богом подаренному ребенку психику сломал.

Он своей любимой жене психику сломал.

Аня ему больше не верила и не хотела видеть рядом с дочкой.

И это никакое не кокетство, не попытка сделать ему больно. Это ее взрослое, взвешенное решение — продолжать жить раздельно.

Только у нее-то есть жизнь, а у него — нет.

Тигран не знал, сколько времени провел, сидя в машине и пялясь на калитку детского садика. Не замечал, как туда-сюда сновали люди, как шел своим чередом вечер.

Аня давно ушла, а потом стемнело, народ потихоньку начал исчезать с улиц.

Тигран завел машину, собирался поехать домой. Но… не поехал.

Припарковался возле дома Ани, взглянул на любимые окна — свет горел. Дома.

Глянул на часы — полдесятого. Очень скоро милая пойдет спать, а ему до того, как она ляжет, еще нужно кое-что важное сказать.

Не звонил в домофон, пробрался за соседями, поднялся на нужный этаж и застучал в дверь. Тихо, ненавязчиво. Так, как никогда раньше не стучал.

Не знал, чего или кого ждать. Сашу с отповедью. Тещу со скалкой. Аню с… объятиями? Очень бы хотелось, только вряд ли ему так повезет.

Однако на лестничной клетке никто так и не появился. Тигран лишь услышал в прихожей чьи-то шаги. Тоже тихие. Потом мелькнул светом глазок. Он надеялся, после этого откроют. Но прошло долгих шестьдесят секунд, а на лестничной клетке так никто и не показался.

Тигран услышал лишь один-единственный шаг. Отчего-то сразу понял — Аня. Замерла перед дверью и не знала, то ли уйти, то ли открыть. Показалось, даже ее дыхание услышал. Представил грустный взгляд жены, ее плотно сжатые губы.

Уткнулся лбом в черный металл двери, кем-то заботливо вымытый.

А потом слова полились изо рта сами бессвязным потоком, в обход всех тех бесконечных речей, которые готовил раньше:

— Прости меня, моя любимая! Я так тебя подвел… Ты мне верила, а я унизил, растоптал. Аня, я только сейчас понял, что натворил! Лучше бы ты ко мне в офис тогда не себя пришла предлагать, а оплеух надавала. Я их заслужил. Прости, что я тебя тогда ремнем… Аня, я без тебя дышать не могу дома, мне стены давят. Для меня дом — ты! Я сделал ужасную вещь с этим ДНК-тестом. Надо было сначала остыть, с тобой поговорить, а я… Я триста раз пожалел!

Крикнул последнее и поразился тому, насколько это было правдой. Каждый день жалел, но поначалу даже себе не признавался и Ане ни разу и не сказал. Услышит ли она теперь?

Он продолжил, в слепой надежде, что Аня прислушается:

— Поверь, если ты вернешься, я больше никогда ни одним словом тебя не унижу. Ты — мой ангел, а на то, что случилось у тебя тогда в клубе по глупости, мне уже плевать… Несмотря ни на что, Лейла моя дочь, и я люблю ее как родную. Все эти четыре года ты была мне самой лучшей в мире женой. У меня такой девушки никогда не было. Я не ценил. Зато сейчас ценю. Люблю… Прости меня! Давай снова будем семьей! Я не могу без вас…