– А какая из них, по-твоему, должна сейчас на меня смотреть? – прошептала Кэйд.

Такой же двусмысленный стон он мог бы издать, если бы она протянула руку и завладела его самым чувствительным органом. Или из-за того, что это было невозможно.

– Кайд, где ты сейчас? В Брюсселе? Я могу приехать к тебе на поезде.

– В Лондоне, – с сожалением сообщила она. – В Брюссель я вернусь завтра.

– Вечером? Завтра вечером? – воскликнул Сильван.

– У меня не будет ни секунды свободной. И, вероятно, к ночи я выдохнусь.

– Я найду, чем развлечь себя. В Брюсселе у меня есть знакомые. – Сильван рассмеялся. – Много знакомых, или ты забыла, что эта введенная в заблуждение страна полагает, будто бельгийский шоколад самый лучший? Да тут всего-то полтора часа езды. Я посмотрю, сумею ли вырваться из дебрей моего подрастающего зимнего леса. – Миг настороженной тишины. – Или тебе не нравится такая идея?

– Еще как нравится!

Но все зависит от того, во что выльется эта чудесная мечта. До сих пор в их свиданиях преобладала насыщенная пылкость, они напоминали неожиданные и страстные жаркие… схватки. Кэйд не хотелось разочаровать Сильвана, если после очередного длинного дня она просто бессильно уснет в его объятиях, уставшая и выдохшаяся.

– Так, а во что ты сейчас одета? – поинтересовался он.

– В обычный деловой костюм, – печально призналась Кэйд.

Она рухнула в кровать не раздеваясь. Лучше бы сейчас она лежала в соблазнительном пеньюаре… Сильван рассмеялся.

– Однако какой заманчивый вызов. Сумею ли я раздеть тебя с расстояния в пять сотен километров?

Ее щеки полыхнули жаром. И не только щеки. Она сбросила туфли на пол.

– Я уже избавилась от туфель, – подначила Кэйд.

– Ma chérie[168]. – Он громко вздохнул. – Мне нравится твоя готовность к содействию. Но, полагаю, раз ты так устала, что не смогла сразу снять даже туфли, то, вероятно, мне следует просто дать тебе выспаться.

– Разумеется, но… мне ужасно хочется узнать, как ты будешь раздевать меня дальше.

– Ах так… – Последовало долгое молчание.

Когда Сильван заговорил вновь, его тихий голос зазвучал с глуховатой хрипотцой, соблазнительным шепотом, переносящим ее в таинственную теплую спальню с запертой дверью.

– Ты обещаешь делать все, что я скажу?

Кэйд выключила свет и нырнула под одеяло. Мир погрузился во мрак. Исчезло все, кроме его голоса, твердости прижатого к уху телефона и мягкой весомости одеяла.

– Да, – прошептала Кэйд.

– Все, все? – уточнил чарующий голос.

– Да.

– Только не говори мне, что потащишься туда на поезде, чтобы сыграть роль ее жиголо на одну ночь, – заявила Шанталь.

Сильван пристально посмотрел на подругу. Как обычно, Шанталь выглядела очаровательно и утонченно. Слишком утонченно, чтобы осуждающе назвать его жиголо, но они дружили так давно, что она прямо высказывала свои мысли, если считала, что их следует высказать.

– Не думаю, что в данном случае я воспользовался бы подобным определением.

Они зашли пообедать в одно из своих любимых местечек, вьетнамский ресторанчик, принадлежавший к роду тех заведений, что обнаруживаются по слухам, или скорее, благодаря усердной любознательности к ни на что не похожим – как снаружи, так и внутри – заведениям: бордовый бархат под тусклым освещением. В данном случае как раз Сильван проявил усердную любознательность, когда впервые увидел открывшийся новый ресторанчик, и благодаря их с Шанталь отзывам теперь он пользовался популярностью.

Одна из совладелиц молча поставила перед ними саке, за счет заведения, как делала уже много лет. В этих маленьких фарфоровых чашечках в легком искажении рисовой водки просматривались крошечные и искушающе развратные порнографические картинки. Учитывалась также гендерная специфика; Шанталь любовалась мужской порнографией.

– Сильван, неужели ты не понимаешь, что в очередной раз наступаешь на те же грабли? Мне казалось, ты научился распознавать красоток, готовых использовать тебя и разбить тебе сердце.

Она затронула болезненную для него тему.

– Полагаешь, что Кэйд использует меня?

Ему вспомнилась прошлая ночь, ее доносящееся из телефона дыхание, становившееся все более жарким и страстным по мере того, как они оба распалялись от затеянной ими игры. Вспомнилось, как напряженно Кэйд удерживала его взгляд, говоря: «Я вернусь».

– Absolument[169], – безапелляционно бросила Шанталь.

– Так ты думаешь, что она вообще не влюблена в меня?

И почему только люди, знавшие вас со школы, не способны признать, что вы давно выросли и заслуживаете хотя бы уважения?

– Разумеется, я думаю, что она влюбилась в тебя, – возразила Шанталь, неожиданно покраснев. – Да и кто бы не влюбился?

– Что-о?

– Но ведь можно же любить человека и одновременно использовать его.

– Тебе лучше знать, – сухо произнес Сильван.

Красотка Шанталь имела богатую историю манипулирования разными мерзавцами, но потом ей удалось изменить ситуацию, и она сама стала использовать мужчин, что значительно повысило ее самооценку. Шанталь была одной из тех подружек, о которых Сильван грезил в школьные годы и кого он успешно соблазнил однажды с помощью шоколада, когда ему исполнилось шестнадцать лет, а ей восемнадцать.

На следующее утро она заявила, что это была необходимая, но единственная дань их дружбе, исключительный выплеск, скажем так, добрых и снисходительных чувств. Тогда, сходя по ней с ума, Сильван простил ее снисходительность – обиженный, но все равно безумно влюбленный, а Шанталь отправилась к одному из тех коварных мерзавцев, с которыми так любила встречаться в те времена.

Шанталь обиженно вздернула плечи.

– Ты же понимаешь, Сильван, я стала уже… почти на десять лет старше.

Он успел стать старше на четырнадцать лет, но время для Шанталь, упорно не желавшей становиться тридцатилетней, текло по своим законам. Она коснулась пальчиками его руки.

– А ты не думаешь, что я способна оценить твои достоинства?

Шанталь вечно изображала себя с ним собакой на сене, когда речь заходила о женщинах, с которыми он встречался. Если у Сильвана не было любовницы, она оставалась надежной и доброй подругой, но едва кто-то появлялся на его горизонте, Шанталь неизменно стремилась вернуть его в лоно чистой дружбы. Она нуждалась в общении с надежным хорошим мужчиной, но не понимала, как можно связать себя обязательствами с кем-то одним. В школьные годы в семье Шанталь царила очень нервная атмосфера. Сильван сохранил эту дружескую привязанность, принимая Шанталь такой, какая есть, и поэтому мог терпеть ее выходки. Но всему есть предел.