водного спорта. И еще в хоккей, и кататься на коньках. А в небе висит пятнадцать радуг.

– Пятнадцать! – восклицаю я. – Как чудесно.

– И повсюду летают пузыри, потому что пингвины любят гоняться за пузырями. И на небесах все пингвины умеют летать.

Я представляю себе стаю пингвинов, парящих в лазурном небе, ныряющих и пикирующих сквозь облака, как они это делают сквозь волны. Да, это хороший рай.

– И некоторые из пингвинов играют на арфах, – добавляет Дейзи.

– Сложно, наверное, играть на арфе, когда у тебя крылья вместо пальцев.

– Ну, они же еще используют клювы и лапы!

– Как ты думаешь, Петра сейчас играет на арфе? – спрашиваю я.

– Конечно!

Патрик с помощью Лиама и Кита копает могилу. Дейзи выбрала место на склоне холма, с видом на побережье, которое Петра так часто посещала. Она убедила Патрика также установить маленький деревянный крестик. Мы с ней ходили собирать полевые цветы, и нарвали небольшой букет, чтобы положить его на могилу. Лиам спросил Дейзи, можно ли ему снять похороны на камеры, и она дала свое согласие.

– Пусть люди во всем мире помнят Петру.

Я не собираюсь говорить ей о том, что «Загадай желание» транслируется только на относительно небольшом британском телеканале, а кадры похорон, скорее всего, не войдут в окончательный монтаж.

Дейзи хлопает себя по лбу.

– Ах, да. Я чуть не забыла самое важное. Тони должен прийти на похороны. Он был ее лучшим другом, среди пингвинов.

– Я не уверена, что мы сможем найти его и привести сюда в назначенное время, дорогая, – предупреждает Бет, легонько целуя ее в макушку.

Дейзи весь день бродит по пляжу в поисках златовласика Тони. Но его нигде не видно.

Когда вечер окрашивает небо в оттенки розы и янтаря, мы собираемся вокруг могилы. Нас довольно много: все члены съемочной группы, а также я, сэр Роберт, Патрик, Терри, Бет и, конечно же, сама Дейзи. Не многие пингвины удостаиваются таких проводов. Бет распечатала сценарий службы. Она начинается с торжественной декламации стихотворения, которое Дейзи написала сама (с небольшой помощью Патрика):

Петра, ты была чудесной

И делала жизнь мою интересней.

Моя лучшая подружка.

Ты пингвин, а не игрушка.

Ярко-розовые глазки,

Лапки как большие ласты.

Чёрно-белая пижамка,

Так и хочется пожамкать.

Ты меня всегда смешила.

Я б с тобой сто лет дружила.

Твоя жизнь ещё б долго длилась,

Если б ты пластиком не подавилась.

За этим следует гимн: «День, Тобой данный, завершился», выбранный, видимо, потому, что его пели на тех единственных похоронах, на которых присутствовала Дейзи, – похоронах ее бабушки. Если бы здесь была Эйлин, она бы качественно улучшила исполнение, но сейчас мы далеки от того, чтобы назваться хором ангелов. Мой певческий голос сух, как потрескивание веток в костре, а сэр Роберт поет слишком тихо, хотя его басовитый тембр приятно резонирует. Остальные члены съемочной группы тоже тихо бормочут себе под нос. Но Дейзи и ее мать поют в голос: Дейзи высоким детским сопрано, а ее мать – неприлично чистым и довольно приятным альтом.

День, Тобой данный, завершился,

И пред Тобою тьма склонилась;

К Тебе мы гимны обращаем,

И шлем хвалу и обещанья.

На каждом острове земном

Рассвет нам новый день несет.

И глас молитвы не смолкает,

И благодарность не стихает.

Я думаю о своем сыне и его жизни, в значительной степени проведенной так далеко, на другом континенте. Я думаю обо всех странах, в которых мы побывали за последние недели, об Эйлин в Баллахеях и о команде ученых с острова Медальон. Мы не то чтобы молимся, но… возможно, в каком-то смысле. В любом случае, мы желаем друг другу добра и поклоняемся пред алтарем природы.

Солнце пробудило новый день,

Собирая наших братьев вместе,

И…

– Остановитесь! – кричит Дейзи, поднимая руку.

Пение резко обрывается, и все взгляды устремляются на нее.

– Это Тони! – кричит она. Она указывает на пляж, и мы действительно замечаем там маленький округлый силуэт с развевающимся желтым хохолком. – Стой! – кричит она. Она проталкивается мимо нас и мчится вниз по зеленому склону, выкрикивая его имя.

Мы наблюдаем за ней.

– Она ни за что не заманит его сюда, – бормочет сэр Роберт.

– Что я вам однажды говорила о скептиках? – спрашиваю я его, затем добавляю: – Вы не знаете Дейзи так, как знаю ее я.

Мы видим, как Дейзи кивает головой, семенит по-пингвиньи, делает вид, что протягивает что-то Тони, и медленно ведет его в этом хитроумном танце к могиле, туда, где мы все стоим в ожидании.

Тони озадачен таким скоплением людей, которые неподвижно стоят и смотрят на него, но он, кажется, доверяет Дейзи. Она приманивает его прямо к деревянному кресту. Тот осторожно тычет в него клювом. Он понятия не имеет, что там похоронена его подруга.

– Следующий куплет! – командует Дейзи, и мы возобновляем пение. Наши голоса еще тише, чем раньше. Я не верю, что среди нас есть хоть один, у кого на глаза не навернулись бы слезы.

Пусть процветает Божье царство

Отныне, присно и вовек,

Тебе покорны все созданья,

Тебе покорен человек.

«Все создания» вызывают в моем воображении мириады диких животных, от лис и зайцев шотландской сельской местности до тюленей и пингвинов острова Медальон. Я думаю о Сахарке и Корице, послушных собаках с острова Джинти. Думаю об олушах сэра Роберта Эбботта и других многочисленных птицах и животных, которых он имел честь наблюдать в их естественной среде обитания. Какие чудеса таит в себе этот мир! И все же все гордые империи земли исчезают, и никто из нас не так неуязвим, как мы думаем.

На мгновение я вспоминаю себя из прошлого, себя в детстве, до того, как погибли мои родители, когда я еще верила в постоянство всего… когда любовь и жизнь были чем-то само собой разумеющимися. Не то, что сейчас. Все проходит, размышляю я; но некоторые вещи проходят слишком рано.

Я бросаю взгляд на нашу небольшую группу, и меня поражает то, как смерть Петры сплотила нас и заставила забыть наши бесполезные человеческие пререкания. Терри и Патрик держатся за руки. Бет мягко улыбается им обоим. И сэр Роберт стоит рядом со мной, снова излучая дружелюбие.

Солнце опускается за горизонт.