могу смотреть, но и отвести глаз тоже не могу. Аккуратно пошарив в пищеводе, Терри вытаскивает из горла Петры длинный бесформенный предмет.

– Что там? – чуть дыша, спрашиваю я. – Листок бумаги с напечатанным на нем фрагментом фотографии?

Терри внимательно рассматривает предмет и качает головой.

– Нет, Вероника. Это гораздо более смертоносно.

– Похоже на какую-то пластиковую упаковку, – бормочет Патрик, тыча в нее пальцем.

На обертке видно несколько букв фиолетового цвета. Мы все наклоняемся вперед, чтобы разглядеть получше.

– Да, это обрывок упаковки от печенья, – подтверждает он.

Несмотря на то, что я испытываю облегчение от того, что не несу личной ответственности за смерть Петры, мне отвратительна мысль о том, что она пыталась съесть такое угощение и подавилась им до смерти.

– Но смерть наступила быстро и безболезненно, правда ведь? – спрашивает Бет у Терри, поднимая брови и многозначительно глядя на Дейзи.

Терри не знает, что сказать. Она честная девушка, но не хочет еще больше расстраивать Дейзи.

– Да, совершенно безболезненно, – отвечает Патрик, избавляя ее от необходимости врать.

– Ненавижу пластик. НЕНАВИЖУ! – с жаром восклицает Дейзи.

Я кладу руку ей на плечо.

– Полностью с тобой согласна, Дейзи. Полностью согласна.

Ее снова одолевают громкие отрывистые рыдания. Бет уводит ее на кухню, отпаивать чаем и успокаивать.

– На самом деле это было не безболезненно? не могу не спросить я, как только она уходит.

– Нет, Вероника. Это была долгая пытка.

Заметно, что Терри злится – как и я, она злится на всю человеческую расу.

Я прикусываю губу.

– Искренне надеюсь, что эта обертку не уронил кто-то из нашей съемочной группы.

– Нет, – уверяет она меня. – Обертка выглядит старой. Возможно, она плавала в море годами, даже десятилетиями. Полное разложение пластика занимает четыреста пятьдесят лет.

Глубоко потрясенная, я поворачиваюсь к сэру Роберту, который сопровождал нас, но держался в стороне и на протяжении всей процедуры не издавал ни звука.

– Как амбассадор пингвинов, я чувствую, что обязана замолвить об этом слово в рамках вашей программы. – Мой голос звучит твердо и непреклонно.

Его глаза расширяются от удивления, но он медленно кивает.

– Конечно, Вероника. Если вы так хотите, я поддерживаю вашу идею. Думаю, это будет замечательно.

Сначала мы направляемся в столовую за столь необходимым чаем: «эрл грей» для него и «дарджилинг» для меня. Мы уносим их в офис и садимся рядом, обсуждая, что следует сказать, и заодно проводим небольшое исследование на компьютере. Хотя я и раньше знала об этой проблеме, я понятия не имела, насколько сильно наши моря переполнены мусором: пластиковыми пакетами, обертками от конфет, крышками от бутылок и синтетическими волокнами от одежды. Скоро в море пластика будет больше, чем рыбы. Бедные птицы постоянно принимают эти противоестественные предметы за еду. Девяносто процентов всех морских птиц в настоящее время потребляют пластик (цифра, которая астрономически возросла с 1960 года, когда она составляла всего 5 процентов). К 2050 году этот показатель может составить ужасающие 99 процентов.

Это губительно не только для самих птиц, но и для здоровья экосистемы в целом. Я считала регион Фолклендских островов одним из самых нетронутых уголков в мире, но даже здесь наш мусор мучает и убивает пингвинов.

– Вы злитесь, Вероника? – спрашивает сэр Роберт таким серьезным голосом, каким я никогда его не слышала.

– Я в бешенстве, – отвечаю я.

– Ну что ж. Прямо сейчас и будем снимать.

Он звонит Лиаму, который устанавливает камеру снаружи лоджа. Я произношу свой текст, и мой голос срывается от ярости, но каждое слово на своем месте, такое же звонкое, как хрустальные люстры в гостиной Баллахеев.

После сэр Роберт пожимает мне руку.

– Вероника, спасибо вам. Это было… это было просто идеально.

Он выглядит восхищенным.

58

ВЕРОНИКА

Чтобы немного отвлечь Дейзи, я решаюсь показать содержимое моего медальона. Мне требуется как следует собраться с духом, поскольку эти вещицы имеют большую сентиментальную ценность. Тем не менее вечером я веду ее в свою комнату и позволяю ей снять цепочку с моей шеи, что она делает с должной осторожностью и почтением. Она возвращает медальон обратно мне. Я нажимаю на защелку, и медальон открывается.

– Это прядь волос моего любимого отца, а это – моей матери. – Я кладу русые и каштановые волосы в ее протянутую ладонь. – Они погибли, когда я была еще девочкой.

Дейзи смотрит вниз на скрученные пряди, молчаливо и почтительно. О следующих двух говорить будет еще труднее. Я вытаскиваю локон очень темных волос, который все еще ярок и красив, как будто его только вчера срезали с любимой кудрявой головы.

– Это от молодого человека по имени Джованни, которого я когда-то любила.

– О-о-о! – Она смотрит на меня во все глаза, как будто не может поверить, что я когда-то была достаточно молода, чтобы влюбиться.

– Он был дедушкой Патрика. – Я не жду, пока она посчитает все в голове. Я быстро двигаюсь дальше. – А это, – говорю я, беря последнюю крошечную прядь волос – детских волос, волос моего Энцо, – отца Патрика.

Ну вот. Вот я и сделала это. Я все рассказала и не заплакала.

Дейзи пристально смотрит на все четыре экземпляра, но ведет себя нехарактерно тихо. Теперь я понимаю, что показывать ей волосы всех этих мертвых людей – не самый разумный способ подбодрить ее. Но есть еще кое-что, спрятанное под каемкой медальона.

– А эта прядь особенная, Дейзи, и не похожа на все остальные. – Теперь я улыбаюсь искренне, а не изображаю улыбку. – Это перышки Пипа, моего пернатого друга из Антарктиды. И вот он-то жив и здоров.

Дейзи настаивает на полноценных похоронах. Чтобы пелись гимны, читались молитвы и была проведена настоящая служба. Помню, Патрик говорил, что ее отец, Гэвин, убежденный христианин, и видимо, Бет тоже. Они воспитали Дейзи в соответствии со своими убеждениями. Я ловлю себя на том, что меня вдохновляет убежденность Дейзи в том, что Петра отправилась в рай для пингвинов. Жаль только, что я ее не разделяю.

– Как думаешь, на что похож рай для пингвинов? – спрашиваю я за завтраком на следующий день после смерти Петры.

– Ну, очевидно, там много рыбы, – говорит мне Дейзи. – Много-много рыбы.

– Должно быть, там очень воняет, – замечаю я.

– Еще как. – Она с энтузиазмом кивает, и ее глаза округляются. – Ужасно воняет. Но пингвинам нравится.

– Что еще?

– Там есть что-то вроде игровой площадки для пингвинов, с песочницей с песком, и с песочницей со снегом, и большим-пребольшим бассейном для купания, потому что все пингвины любят плавать. Они могут играть во все виды