Желание отбивало уверенный ритм в ее крови, страсть резонировала в сердце. Сбросив свои полуботинки, Эйлин оттолкнула их туда, где лежали юбки, но ей не хотелось тратить время, снимая чулки, тем более что его твердое мужское естество, упиравшееся ей в живот, недвусмысленно подтверждало его ответное желание. Она хотела его, а он хотел ее. Эйлин не видела причин сомневаться и ждать. Уже в следующую секунду пуговицы на поясе его бриджей были расстегнуты.

Прервав поцелуй, Роберт накрыл ладонью ее руку, лежавшую у него на поясе. Взгляд его глаз, горевших голубым пламенем под отяжелевшими веками, встретился с ее взглядом.

– Ты уверена?

Эйлин не смогла удержаться, чтобы не нахмуриться.

– Нет. Я убеждена!

Она высвободила от него руки, вцепилась пальцами в ткань бриджей и потянула их, одновременно с этим опускаясь вниз.

Бриджи и тонкое льняное белье соскользнули с его бедер, и Эйлин решительным движением спустила их до его щиколоток.

Она услышала, как Роберт чертыхнулся, однако все ее внимание было обращено на его гордо вздымавшийся вверх член.

О мой бог!

Роберт смотрел на нее сверху вниз, смотрел на выражение ее лица. Но потом эта несносная женщина облизнула губы. И он пропал.

Схватив Эйлин за плечи, он поднял ее вверх, прежде чем она успела что-нибудь сообразить. У нее вырвался гортанный смех, и в следующую секунду он зажал ей рот неистовым поцелуем, словно хотел лишить ее всяких мыслей.

Этот поцелуй стал финальной охапкой хвороста, брошенной в пожарище, которое они разожгли вдвоем, и вполне осознанно. Они оторвались друг от друга, чтобы глотнуть воздуха, и Роберт, задрав ее рубашку, снял ее через голову Эйлин.

Они снова кинулись друг к другу. Она не хотела выпускать его из объятий, и Роберту пришлось присесть на край кровати, чтобы избавиться от сапог, бриджей и чулок. Эйлин так и не сняла чулки, их тонкий как паутинка хлопок держался у нее на ногах с помощью каких-то невероятных кружевных подвязок. Впрочем, ему это даже нравилось, тем более что они ничему не мешали. Но ее волосы ему определенно хотелось распустить. Почувствовать, как их блестящая роскошь будет струиться по его телу.

Эйлин хотела, чтобы все случилось как можно скорее, но, когда Роберт отказался двинуться с места и начал высвобождать из прически ее пряди, она издала стон отчаяния и стала помогать. Шпильки дождем посыпались на пол, а потом ее волосы рассыпались по плечам, и Роберт получил желаемое.

Их губы сомкнулись, рты слились. Он с силой прижал ее к себе и попятился, а затем быстро повернулся и, увлекая за собой Эйлин, упал на кровать. Он больше ничего не контролировал, ни себя, ни тем более ее.

Они вместе вошли в пылающий костер страсти, следуя влечению слишком сильному, чтобы ему противиться. Это не имело ничего общего с привычным ему опытом, с тем, в чем Роберт чувствовал себя искушенным. Это было совсем другое. Гораздо более сильное.

Роберт чувствовал себя беззащитным, обнаженным перед лицом страсти, чего с ним никогда не случалось прежде. Ему едва удавалось дышать в этом вихре желания. В этом приступе ни с чем не сравнимой жажды. Жажды обладать ею.

Эйлин не могла совладать с волной нахлынувших на нее ощущений. С восхитительной тяжестью его тела, лежавшего на ней, с наслаждением, которое дарили его руки, скользившие по ее обнаженному телу, с невероятным ощущением его атласной кожи. Темные завитки волос, покрывавшие его грудь, щекотали ее отвердевшие соски, а грубые волосы на ногах и внизу живота терлись о нежную и ставшую вдруг особенно чувствительной кожу.

Потом губы Роберта нашли ее грудь. Они коснулись соска, и ей показалось, что она умерла. Он сжал его губами, и она вскрикнула. Роберт ласкал ее тело, словно играл на каком-то драгоценном инструменте. Эйлин случалось слышать эту аналогию, но она и представить себе не могла, чтобы мужчина мог так завладеть ею…

Он смог. Несмотря на страсть, которая захватила обоих, ему удалось сдержаться, чтобы, разбудив ее чувственность, открыть пред ней целый мир наслаждений. А когда его язык поставил финальную точку в своей искусной игре, все ее чувства обострились до боли, сердце разорвалось на части, и Эйлин увидела звезды. Этот взрыв наслаждения она ощутила впервые в жизни.

Наконец Роберт приподнялся над ней. Медленно и нежно, с величайшей осторожностью, заставлявшей его мышцы судорожно вздрагивать, он погрузился в ее лоно.

Это… проникновение было гораздо более деликатным, чем она могла мечтать. Ощущение, что он там, внутри, нежно, но настойчиво, двигается вперед, чтобы наполнить ее собой… Оно потрясало. Оно разрушило плотину, которую Эйлин выстроила в себе много лет назад и о которой теперь даже не вспомнила.

Роберт немного подался назад, потом снова устремился вперед, и она выгнулась к нему всем телом.

Она открыла ему свое сердце. Она открыла ему всю себя и, прильнув к нему, стала двигаться вместе с ним. А Роберт с ее красноречивого одобрения отбросил последнее, что его сдерживало. Он уже не помнил себя. Он потерялся на этом берегу восторга и страсти, к которому никогда не причаливал прежде. Ни одна женщина из тех, что у него были, не могла с ней сравниться. Она его стоила. Эйлин была ему под стать. И бросала ему вызов. До конца.

Сила, рожденная их слиянием, поднимала их и уносила куда-то далеко. Сила, рожденная их страстью. Нет… чем-то более глубоким. Тем, что скрывалось за ней. Роберт не мог – еще не осмеливался – дать этому имя. Но он чувствовал это. В них обоих. Едва зародившееся, но уже такое сильное. Простиравшееся так далеко, что смертное сознание не могло охватить его величия.

Они достигли вершины, конечной точки. Вознеслись до небес и парили. В облаках блаженства, в обжигавших душу лучах яркого солнца, светившего только им одним. А потом лежали, прижимаясь друг к другу, переполненные восторгом и бесконечным блаженством, наслаждаясь теплом объятий под постепенно замедлявшийся синхронный стук двух сердец.

Позже, когда Роберт, перевернувшись на спину, лег рядом, он ощутил теплую тяжесть слева, там, где на его груди чуть ниже плеча лежала голова Эйлин. Он уставился в потолок и задумался: что дальше?

Эйлин не заставила его долго гадать об этом.

– Кстати, – она дышала ему в грудь, и слова звучали приглушенно, – это ничего не меняет. Завтра утром я еду с вами.

Инстинкт защитника встрепенулся. За те несколько дней, что он знал Эйлин, Роберт уже успел привыкнуть к этой инстинктивной реакции, которую она возбуждала в нем. Однако, к своему удивлению, его почти непреодолимое желание запереть ее в каюте, оберегая от любой возможной опасности, натолкнулось на осознание и растущее понимание.

Он начинал ее понимать. Понимать, что значит быть с ней. Понимать, что на самом деле значит, что она принадлежит ему, а может быть, он ей. Каких усилий это может потребовать, и почти наверняка потребует. Доверия – это очевидно. Но еще компромиссов. Он видел, как это происходило у Деклана с Эдвиной. А с Эйлин… чтобы удержать ее – а Роберт со всей решимостью собирался это сделать – разве с ней могло быть легче?