Под амулетом мерно вздымалось и опадало, билось и шумело, как целый океан — и так же завораживающе-пугающе, и потому в своих тактильных ощущениях Диана сосредоточилась единственно на деревянной вещице. Она плотно смежила веки, проклиная себя за трусость.

— Вы верите мне?

Демиан гладил её по руке, закостеневшей, сжатой, как она вся. Пальцы, привычные к мечу и поводьям, касались её, как тогда, в конце лета, касались гитарных струн — будто бы вопрошающе, но с такой спокойной, необоримой властью, что невозможно было ответить иначе как "да". С Дианы словно сорвали одежду и провели по всей поверхности кожи незримым крылом. Она содрогнулась всем телом и обессиленно вытянулась рядом с ним, уткнувшись лицом в плечо.

"Верю. Без остатка".

...Не стало ни замков, ни засовов, ни самой двери, которую он тщетно пытался выломать. Просто он остался наедине со своей памятью, и она обрушилась на него, как вода, которую более не удерживает плотина. И слабый человеческий разум мог податься непоправимо, не в состоянии осмыслить бездну лет, растраченных в безвременье.

Но Демиан сумел выплыть из-под накрывшего вала, пересилить ужас осознания. Ему ещё предстояло осмыслить опыт души, насильственно отчуждённой от тела. За первым сокрушительным валом следовали иные волны, опрокидывая — вспять, глубже... в прошлое, в то прошлое, которое он должен был узнать. Волны памяти относили его разум всё дальше от распростёртого на спине тела, и даже теперь он не мог не думать о той, с кем и ради кого начал это странствие, без которой оно бы не случилось.

В каждой волне: образы, имена, земли, обрывки фраз, эхо голосов, отзвуки чувств. Краски насыщались цветом, призраки наливались жизнью. Голоса уже не шептали — гремели, наделённые интонациями, тембром. Он словно бы раздваивался, переставая понимать, кто он?

Кто он? Демиан? или Аваллар? Первый Магистр, заложивший камни в основании Теллариона и Сантаны, создавший законы? Или последний Магистр, последняя надежда закатной державы? Его закружил чудовищный водоворот; рассудок мутился. Но мысль о ней... о ней...

Он собрал себя заново, сметал на живую нитку. Шрамов прибавилось, но теперь, с этими шрамами, он был целый, и вся его душа наконец принадлежала ему, пусть исковерканная, но тоже целая, не один осколок, оставленный ему богами — лишь бы дышал.

Девушка слабо пошевелилась рядом — или ему только почудилось; она была точно мёртвая. Демиан приподнялся на локте, странно, точно впервые ощущая собственное тело. Провёл ладонью по её замершему лицу.

Она плакала, без голоса, без дыхания, едва ли замечая слёзы, что истекали из самой её души, минуя тело. Чьи то были слёзы? Дианы? Сантаны? Всех тех, кого он не знал, женщин, которыми она рождалась и умирала, пока его душа была насильственно отлучена от пути перерождений?

Она распахнула глаза, лучистые даже в самом тёмном предрассветном сумраке. Глаза её не плакали, а словно украшались той влагой, что прочертила блестящие дорожки на её щеках.

— Dole rae antera-lo tea, — прошептал он на языке, который был когда-то родным для них обоих. — Как я мог забыть тебя...

— Лар, — сказала она, позвав из самого сердца своей сути. — Лар... единственный мой.

Всплеснули широкие рукава, и века назад потерянная, выстраданная любовь обняла его так, словно могла этими тонкими руками заслонить его от счастья и горя, которых было много, слишком много для одного.

С величайшим бережением, рукой, обёрнутой в чистую тряпицу, он закрыл крошащуюся обложку. И обнаружил, как всегда, немного удивлённо, что от прогоревших свеч мало проку, потому что воздух уже просветлел, и снег отражает нарождающееся солнце, как система зеркал. Мэтр Грайлин тщательно, со всею ответственностью, будто пеленая новорождённого, завернул книгу в ткань, отодвинул стул и размял руки. И только тогда неспешно поворотился к вошедшему.

Магистр стоял, сложив на груди руки и скрестив ноги, навалившись плечом на дверной откос. Весь чёрный на тёмном фоне, только белеет верх рубашки в пройме упланда. "Князь", — с каким-то весёлым восхищением подумалось колдуну. "Дух от духа".

Старик развалился на стуле с высокой спинкой в развязно-непринуждённой позе. Дух его взметнулся, словно застоялый библиотечный воздух. Вот оно. Наконец.

На размыкая рук, ученик его ученика отклонился от стены, гибкий, как мальчишка. На молодом лице темнели глаза, видевшие пустоши там, где вот уже века высились великие города.

Старик растянул в улыбке углы темногубого рта.

— Ну здравствуй, Лар. Давненько мы с тобою распрощались.

Магистр остановился напротив, на свой манер отразив улыбку, сделавшую породистое тонкоскулое ещё жёстче.

— Сколько у вас было учеников, наставник?

— Издалека забираешь, — качнул тяжёлой кудлатой головой. — Много. Больше, чем тебе зим теперь. Тридцать четыре. И почти всех я пережил. Это неправильно, когда старики провожают молодых за Грань.

— Но не Эджая.

— Да. Ему даже костра не досталось. — Колдун сухо закашлялся. Подтянул к себе стопу подшитых листов и вынул из середины один, не прикреплённый. — Ты всегда был смекалистым, мой мальчик.

Перед Демианом возник набросок, с которого смотрело лицо его отца. Так похожее на его собственное.

— Недостаточно смекалистым. — Он не принял листок, и Грайлин, поколебавшись, опустил его на стол, как битую карту, изображением вниз. — Я дошёл до верных выводов, не располагая исходными. Оставил всё и забыл, как какой-то случайный анекдот. Но это была моя подлинная жизнь. И моя мать.

Кустистые дремучие брови мэтра сошлись на переносье.

— Что за нелепое совпадение, — думал я, — с той же неотвратимой неспешной бесстрастностью продолжал голос Демиана. — Эстель узнаёт о скором материнстве, когда её тайный муж вынужден откликнуться на призыв отца и господина. И она оказывается в совершенном одиночестве. Каждого, кто мог помочь ей продержаться до возвращения отца её ребёнка, словно злой рок пометил. Или то был не рок? Разве мы сами не выступаем в роли богов?

Старик поднял тяжёлый взгляд на стоящего перед ним мужчину. Демиан ожидал ответа, ничего больше.

Необходимая цена.

— Было несложно устроить, чтобы все её друзья покинули Телларион, так или иначе, — мэтр Грайлин пожал могучими плечами. — Словечко тут, подсказка там. Меня никогда и никто не принимал всерьёз. Шут для одних, учёный чудак для других. — Он глянул исподлобья, но в точёном застывшем лице Магистра ничто не изменилось.

— Великий князь дал мне нечто полезное. У него всюду имелись свои глаза и уши, и Телларион не стал исключением. Ещё бы — город, взявший его единственного сына, как какую-то дань. Княжна Стихна Карунах, одобренная сверху невеста Эджая, — само собой. Но даже она не знала, насколько далеко всё зашло у Эджая и Эстель. Не могла не догадываться, но у неё были одни ничем не подкреплённые догадки. А правда ей и в страшном сне не могла привидеться. Взаимное расторжение клятв, тайный брак с эльфийкой и — почти тотчас — ребёнок. Появление первенца и для эльфов и для авалларов — ожидание в десятки лет.