Чувство стыда и раскаяния наполнили грудную клетку, перекрывая всё остальное. Вывернув на обочину, остановил машину и потянулся к ней — к своему светлячку.

— Прости меня, — накрыв дрожащие ручки, глядя на красные отметины на тонком запястье. — Прости меня, Мышонок, — впервые за тридцать лет своей никчёмной жизни, я был готов стоять перед девушкой на коленях, лишь бы добиться от неё прощения. — Я не должен был говорить всё это при тебе… Знаю, ты боишься меня. И правильно делаешь, потому что я — чудовище, Сара… На моих руках кровь, и мне уже никогда от неё не отмыться…

Она молчала. Смотрела мне в глаза и тихонько плакала. В её взгляде не было осуждения или отвращения, которыми одарила меня когда-то мать. Сара не требовала объяснений, как делала это бабушка. Она не угрожала мне, подобно отцу или деду. Она не была похожа ни на одного из них. Мышка была другой. Особенной. Предназначенной мне судьбой, как извинение от Небес за загубленное детство и юность. Мое личное благословение от Бога.

— Мне было восемь лет, — начал я, прижав её ручку к губам. В первых между признаниями, покрывал кисть и запястье жены поцелуями, будто они могли исцелить боль, причиненную мной же. — В то лето я совсем не хотел возвращаться на Гестию, не хотел снова видеть поникшую мать и наблюдать за тем, как она медленно чахнет. Постоянные измены отца убивали её. Я знал это, но ничем не мог ей помочь. Ничем… — водоворот событий закружил меня, унося в далёкое прошлое и заставляя вновь переживать тот жуткий кошмар. — Он издевался над, а она продолжала его любить своей сумасшедшей, нездоровой любовью. Мама готова была простить ему что угодно, только бы он посмотрел на неё, улыбнулся как раньше… А он только играл с её чувствами. Словно палач, наслаждался агонией своей жертвы… Дошло до того, что он привёз домой любовницу. Спал с этой женщиной чуть ли не на глазах у мамы, а она всё продолжала лебезить перед ним. Знаешь, иногда я начинал ненавидеть её за это. Не понимал, как можно терпеть и прощать подобное?! Почему она не уйдёт?! Почему позволяет вытирать об себя ноги? Однажды вечером я увидел, как эта женщина издевается над мамой. Её смех, до сих пор, звучит в моей голове, а перед глазами постоянно стоит одна и та же картина: любовница отца бьёт её по лицу, а мама не может ей ответить.

Чем глубже пробирался в джунгли прошлого, тем труднее становится дышать. Горло сжимается сильными спазмами, холодок проносится по спине и врезается в шею.

— Я столкнул её с лестницы, — опустив голову, избегаю смотреть Саре в глаза. Боюсь того, что могу увидеть в них. — Женщина умерла на месте, а бабушка устроила так, чтобы никто посторонний не узнал об этом. Её похоронили на соседнем острове, в безымянной могиле…

Замолкаю, не в силах больше продолжать. Не привык я к откровениям, не приучен доверять. Но ей открылся. Распахнул перед Мышкой всю свою чёрную душу, позволив ей вершить надо мной суд.

— А м-мама?

Вопрос малышки принуждает продолжить рассказ. Вскинув голову, встречаюсь с ней взглядом, и заставляю себя закончить начатое:

— Она покончила с собой через несколько дней после случившегося. Не смогла смириться с мыслью, что её единственный сын — убийца…

Тяжёлый вздох — самая искренняя реакция, какую только можно было ожидать. Она молчит, а я не могу найти нужных слов, чтобы оправдать себя. Их нет, так как и оправдания убийству тоже не существует.

Разблокировав дверь, вылетаю из машины. Не могу больше находиться в замкнутом пространстве. Оно давит на меня, душит своей ограниченностью.

Отхожу от автомобиля на несколько метров и кричу, что есть силы. Позволяю рыку вырваться на волю, выпуская из клетки внутреннего зверя. Вот он я — настоящий Артур Тигранович Епремян, убийца, разочарование собственной матери, недостойный выродок…

Грудь пылает изнутри, лёгкие обжигает адский огонь, внутренности постепенно обугливаются. Не знаю, как ещё держусь. Почему не падаю замертво? Откуда во мне столько сил?

Спиной чувствую её приближение. Моё тело уже давно превратилось в радар, способный отследить Мышку, где бы она ни находилась. Оно тянется к ней, а разум кричит: «Нельзя!». Нельзя, чёрт тебя дери! Нельзя! Она не для тебя! Не для такого ублюдка как ты.

Гравий шуршит под ногами девушки. Сара замирает в полуметре от меня, но я, всё ещё, не могу обернуться. Совесть не позволяет. Та самая, что все эти годы спала сладким сном.

— Я отпущу тебя, как только закончится срок нашего брачного договора, — голос хрипит, выдавая меня с потрохами. — Ты была права, Мышка. Я никогда не смогу измениться…

Произнося это вслух, мечтаю услышать от неё хоть что-то. Солги, Сара. Скажи, что это не так. Что все могут исправиться. Скажи, девочка! Скажи!..

Но нет. Она не сделала этого. Не позволила надежде расцвести.

Обошла стороной и замерла напротив. Вскинув свою умную головку, посмотрела на меня снизу вверх. Пристально так, проникновенно.

— Возможно, — она тоже говорила с трудом, — я скажу тебе что-то новое, но ты обязан меня выслушать до конца, — красивые густые брови девушки слегка нахмурились, между ними залегла глубокая складочка. — В том, что произошло, нет твоей вины. Ты не убийца, и никогда им не был. Люди, которые внушили тебе это — вот, кто настоящие убийцы. Убийцы твоего детства. Убийцы любви и счастья, — сделав шаг вперёд, встала почти вплотную.

Глаза девушки, по-прежнему, смотрели мне прямо в душу. В их шоколадных глубинах плескалось столько сочувствия, столько понимаю, что я опешил. Сара словно смотрела сквозь время. Она видела перед собой не меня. Нет. Мышка смогла разглядеть во мне того восьмилетнего мальчишку, чей мир был жестоко разрушен взрослыми.

— Ты не убийца, Артур, — снова повторила она, и из её глаз побежали крупные слёзы. — Дети никогда не должны отвечать за ошибки взрослых. Никогда!

Руки сами наши её ладони, наши пальцы сплелись воедино, образуя самую надёжную в мире цепь. Слова закончились. Отпала и необходимость в них. Отныне она знает обо все. Моя сила и самая главная слабость. Моя Мышка.

Чем дольше смотрел ей в глаза, тем больше растворялся в них. Терял связь с реальностью, поднимался над миром. Ощущение, словно за спиной выросли крылья, а сам я стал легче пушинки. Кажется, если подует лёгкий ветерок, точно взлечу.

Больше не было ничего. Всё вокруг исчезло, растворилось как пар на ветру, оставив лишь нас двоих и этот миг, когда наши души соприкоснулись, разорвав те ненавистные оковы, что сковывали их годами.

Медленно, боясь её спугнуть, наклонился вперёд и, с упоением вздохнул сладкий аромат ванили. Обхватив осиновую талию обеими руками, накрыл трепечущие губы своими.

Я чувствовал как она дрожит, трепещет в моих объятиях. Сара тянулась ко мне, рвалась навстречу, преодолевая все внутренние барьеры. Моя. Только моя. Не отпущу. Не отдам никому.

Боже, я готов отдать всё на свете, лишь бы всегда чувствовать этот, пьянящий, сводящий с ума, вкус! Под моим натиском, её губки немного приоткрылись, позволяя углубить поцелуй.