– Не помню, – буркнул он.

– Прошло всего несколько дней, – заметила я. – Ты не можешь забыть то, что произошло совсем недавно. Она приходила до или после поляны?

– После, – ответил бывший советник и, открыв глаза, посмотрел на меня. – Ашити, на мне нет вины.

– А на ком есть? – спросила я, не особо рассчитывая на ответ, и Илан развел руками:

– Не на мне.

Хм… Любопытный ответ. Его можно толковать двояко, и в том числе как нежелание назвать кого-то третьего, о ком Илан знает.

– Проклятие… – я усмехнулась и покачала головой. Этак я весь Иртэген начну подозревать. Просто какой-то глобальный заговор для народа, который живет простыми ценностями.

Впрочем, в деле замешаны илгизиты, а они мыслят шире тагайни, потому что им приходится выживать и утверждать свои верования и власть. К сожалению, мир ничего не ведет к развитию так стремительно, как война. А илгизиты в постоянной борьбе, потому опережают жителей таганов во многом, а значит, и организовать большой заговор могут. И это не против Танияра, он всего лишь одна из преград к продвижению по землям любимых детей Белого Духа, да и не только. Племена в той же опасности, потому что не признают Илгиза. И разобщенность играет против всех народов. А мой супруг начал объединение и тем стал опасен…

Мы уже знаем точно, что Селек действовала под руководством своих покровителей. Она готовила для них территорию, но не вышло. Танияр сместил Архама и приговорил его мать к смерти, тем вынудив бежать. Но остались Хенар и Мейлик, чье прошлое всё еще скрыто мраком. Когда вернется наш посланец, неизвестно. Может статься, что жизнь этих женщин была самой обычной, и подозрения будут лишены оснований. Останется вдова с дочерью, которая перебралась ближе к своим корням, и Мейлик просто приглянулась каану и стала его женой. Без всякой подоплеки. Просто любящая и любимая женщина, которая потеряла мужа и хочет вновь воссоединиться с ним.

Однако есть еще и родня Селек, и эти люди знали точно, что поддерживают неправое дело, когда челык перешел Архаму. Видели, как торопливо отправили тело Вазама на погребальный костер, пользуясь отсутствием старшего каанчи. И когда он вернулся, молчаливо поддержали обвинение в том, что он виновен в смерти отца и недостоин стать его преемником. И Илан в том числе. Так почему бы кому-то из них не оказаться вовлеченным в дела илгизитов? Да и власть… Сейчас они лишены того статуса, какой имели еще недавно. Кто-то стал целью для насмешек, потому что слишком высоко задирал нос. А это злоба и желание отомстить, которые вполне могут возникнуть и у умных, и у откровенных дураков. И значит, они опасны. А Мейлик могла, кроме Илана, общаться еще с кем-то из них. Как могла держать связь со всем кланом, и тогда тот, кто попал под подозрения, знает и скрывает имя истинного виновника отравления. И всё еще остается прошлое самой Мейлик…

– Илан, – я позвала его в третий раз и обнаружила, что мужчина смотрит на меня рассеянным взглядом. Кажется, он пребывал в задумчивости. Услышав свое имя, бывший советник вздрогнул, и взор его снова прояснился. – Что ты знаешь о Мейлик? – Он в удивлении приподнял брови, и я пояснила: – О ее отце, о родном доме, о жизни до возвращения в Зеленые земли. Она что-нибудь рассказывала о своем детстве и месте, где жила раньше?

Илан опять нахмурился. Он потер подбородок, вспоминая, а после ответил мне растерянным взглядом.

– Я никогда не спрашивал ее, – наконец сказал мужчина. – Даже не думал никогда о том, как Хенар и Мейлик жили раньше. Знаю, что приехали из Холодного ключа, где Хенар приглянулась кому-то и вышла за него замуж. А потом он умер, и она с дочерью вернулась сюда. – Он неопределенно хмыкнул: – Я даже не замечал Мейлик, пока не узнал, что Архам решил на ней жениться. А потом он привел ее на свое подворье, и мы мало разговаривали. Я нечасто бывал там, еще реже видел ее. Только на праздниках, когда собирались за одним столом, но рядом был ее муж, и мне было с кем поговорить и повеселиться.

– Но за помощью она пришла к тебе, – заметила я.

– Ко мне, – пожав плечами, ответил Илан. – Я не был с ней суров, улыбался. Может, поэтому… Я не знаю, – с неожиданным раздражением закончил мужчина, и я посмотрела на него с удивлением.

Бывший советник отвернулся и уже не спешил продолжить разговор. Замолчала и я. Только еще некоторое время смотрела на него, пытаясь понять эту вспышку недовольства. Хотя… В его доме шел обыск, и подозревали его вовсе не в том, что чья-то мгиза снесла забор, чтобы добраться до своего детеныша. Речь шла о покушении на убийство, наказанием за которое могла быть смертная казнь. Илан имел право на раздражение, потому что должен быть напряжен в ожидании, когда огласят результат осмотра. Особенно если знает, что яд все-таки есть.

– Каанша. – Я подняла голову на призыв Эгчена. – Мы собрали всё, что нашли. Но там нет тэрде. От хворей травы есть, а корня тэрде нет.

– Уверен?

– Мы все знаем, как он выглядит. И когда целый, и когда растолченный. И какой, если попробовать на язык. Тэрде нет.

Илан выдохнул, и я повернула к нему голову. Он заметно расслабился и улыбнулся:

– Я же говорил, что не травил Мейлик.

– Ты сейчас почувствовал облегчение, – отметила я. – Значит, ожидал, что найдем?

– Откуда я знаю, кто и что может принести в мой дом? – сказал бывший советник с вернувшимся раздражением. – Я не всё вижу. Но я знаю точно, что сам никогда не приносил и никому не подмешивал отраву. Нет на мне вины.

– Хорошо, – кивнула я и повернулась к Эгчену: – Уходим.

Я уже направилась к выходу, когда меня остановил вопрос Илана:

– Ашити, ты мне веришь?

Обернувшись, я ответила вежливой улыбкой:

– Милость Отца с тобой, Илан.

– Ашити! – снова окликнул меня бывший советник. И когда я посмотрела на него, помявшись, произнес: – У меня есть для тебя дар, примешь ли…

– Нет, – оборвала я его и вышла за дверь в сопровождении рырхов и Берика.

Следом вышли остальные ягиры. Взятые травы и настои они уносили с собой. Здесь я даже не намекала, сами решили. И когда мы отвели в ашруз дожидавшихся нас саулов, один из воинов отправился за Орсун, чтобы она осмотрела нашу добычу и точно сказала, что есть что. Это было приказом байчи-ягира, я одобрительно кивнула.

– Что скажешь, каанша? – задал уже привычный