Боярин Тимофей хорошо запомнил тот день, когда Анна и Евпраксия явились в его дом после долгой поездки. Он, хоть и был под действием расслабляющего зелья, не мог не заметить смятения в глазах Завиды и Бериславы, когда они с неожиданной покорностью выполняли указания Евпраксии, оправдывая ими же обвиненную Надежду. Он понял, что княгиня чем-то держит их в руках — возможно, угрозой разоблачения. Тимофей и раньше догадывался, что в прошлом жены и падчерицы была какая-то постыдная тайна, а в тот день его догадка превратилась в уверенность. Но когда, преодолев сонную слабость, он кинулся за объяснениями к Евпраксии в монастырь, новое несчастье едва не сбило его с ног: Анна внезапно и тяжело заболела. Увидев, как дочь горит и мечется в бреду, Тимофей позабыл обо всем на свете, из головы его вылетели мысли о разоблачении Завиды и Бериславы.

И вот теперь, когда опасность наконец миновала и боярин мог возрадоваться, что его горячие молитвы достигли цели, вместе с облегчением явилась и тяжесть — неотвязные мысли о темном, грешном и колдовском, что было вокруг него.

Анна, словно догадываясь, какой груз лежит на сердце у отца, вдруг прижала его руку к своей щеке и воскликнула:

— Батюшка, теперь я ничего не боюсь! Теперь мы с тобой вместе все преодолеем! Вот сейчас перед Богом даю слово, что больше никогда и никому не позволю тебя обманывать!

Эта юная горячность дочери так растрогала Тимофея, что он даже прослезился. На какой-то миг из памяти выплыло прекрасное лицо Елены, и он, улыбаясь сквозь слезы, сказал:

— Дочка, радость-то какая! Сейчас я видел, как матушка твоя покойная осенила тебя своим благословением. Значит, она тебе поможет одолеть все невзгоды.

— Видишь, отец, какая я счастливая: на небе матушка обо мне заботится, а здесь, на земле — Евпраксия Всеволодовна, которая мне как вторая мать, и Надежда Вышатина, которая мне как сестра.

— Да, верно… — вздохнул боярин. — Чужие люди тебя выхаживали, в то время как в родном доме родной отец…

— Не кори себя, Тимофей, — вмешалась Евпраксия. — В твоем доме не все рады, что твоя дочь выздоравливает, а потому находиться ей там небезопасно.

А в доме боярина Раменского и вправду кое-кто был весьма огорчен известием об улучшении здоровья Анны.

Так совпало, что Берислава, которая уже месяц жила с мужем в отдельном доме, в тот день пришла в гости к матери. Когда посыльный от игуменьи Феклы сообщил новость боярину, Завила и Берислава услышали это известие одновременно. Они побледнели и переглянулись, а когда боярин ушел, обнялись и долго стояли неподвижно. Наконец, Завида ободряюще похлопала дочку по плечу и сказала.

— Что ж, милая, ничего страшного в этом для нас с тобой нет.

— Как же нет, как же нет? — воскликнула Берислава и быстро заходила по комнате взад-вперед. — Она и раньше мне мешала, а теперь стала и вовсе невыносима! Или ты забыла, что ей все известно? Теперь она сможет держать нас в руках, ставить нам свои условия!.. Как могло получиться, матушка, что ты, при твоем могуществе и уме, не смогла найти нужных людей в Андреевском монастыре?

— Дочка, ты забываешь, что там Анну все время опекали. Евпраксия за ней ухаживала и горшечница Надежда, которая теперь стала монашкой. Да и потом, игуменья Фекла совсем не то, что игуменья Гликерия. Она такая строгая и неприступная, такая истовая богомолка, что с ней ни о чем не договоришься. И порядки в монастыре соблюдаются, каждая монахиня на виду, никого не подкупишь. Монастырь-то святоша Всеволод строил для своей дочери Анны, которую еще называли Янкой. Так вот эта Янка была такая праведница, вроде нашей игуменьи Евдокии, что на двадцать лет вперед воспитала своих монахинь.

— Вот бы и Анне остаться в этом монастыре на всю жизнь, — прошептала Берислава. — Пусть бы там молилась, постилась и нам не мешала. Тогда и приданое не пришлось бы ей давать. Нам с Иванком больше бы досталось.

— Не забывай, дочка, что есть еще наследство от Елены, которым мы никак не можем завладеть. Если Анна пострижется в монахини, эти деньги достанутся монастырю. Если выйдет замуж, то…

— Мы могли бы завладеть, когда б Анны не стало! — воскликнула Берислава и топнула ногой от досады. — Все бы перешло к Тимофею и Иванку. Нет, эта болезнь не должна была так легко ее отпустить!

— Но Анна жива, и тебе надо с этим смириться.

— Матушка, я вот что подумала… — горячо зашептала Берислава. — Ведь Еленино наследство где-то же хранится? Где, в виде чего? Кто, кроме Анны, об этом знает?

— Игуменья Евдокия была хитра и наверняка хорошо припрятала.

— Да, но Анна-то совсем не хитра и не знает жизни. А если как-нибудь ее уговорить дать деньги в рост, чтобы приносили доходы? Может, подсказать князю Святополку — пусть пришлет к ней своего самого хитрого ростовщика. Главное, чтобы она раскрыла, где и в чем, а там уж мы найдем способ… Ведь ростовщики и судейские нам знакомы лучше, чем ей.

— Не забывай, дочка, что она девица хоть и неопытная, но ученая. Может, у нее об этом наследстве есть какая-нибудь грамота, подписанная князем. Да и защитники у Анны найдутся: та же Евпраксия за нее вступится и еще попросит помощи у Мономаха. И Тимофей за свою дочку станет горой.

— Но ведь ты говоришь, что Евпраксии недолго осталось жить? А Тимофей… его-то ты сумеешь умаслить.

— Не торопись, дочка, всему свое время.

Берислава подошла к окну и, выглянув наружу, увидела Глеба, медленно идущего через двор в сопровождении тиуна. Мысль о том, что Анна владеет тайной, способной разлучить ее, Бериславу, с красавцем мужем, показалась нестерпимой. Дочь Завиды в ярости сжала кулаки и пробормотала сквозь зубы:

— Я подожду, но недолго. Все равно не смирюсь с тем, что Анна знает мою тайну… и при этом еще богаче меня! Нет, не бывать ее верху надо мной! Не смирюсь никогда! Пусть не ждет покоя!

Боярин Тимофей и раньше догадывался о вражде жены и падчерицы к Анне, но старался не замечать этой неудобной правды, о которой не раз твердила ему мать Евдокия. Теперь же, беседуя в монастыре с Евпраксией и Анной, он узнал об истинных причинах клеветы, что так долго окружала имя дочери. Евпраксия также намекнула ему о тайной приверженности Завиды и Бериславы гнусным языческим обрядам. Теперь, опасаясь за жизнь и здоровье Анны, ее отец уже не мог закрывать глаза на очевидное. Все чаще он стал задумываться о будущем дочери, боясь, что в случае его смерти она останется без защиты. Было только два способа надежно пристроить девушку: замужество и монастырь. Когда Анна стала выздоравливать, боярин заговорил с ней об этом:

— Дочка, пора уже подумать о твоей дальнейшей жизни. Я здоровьем не крепок, а других родных у тебя нет. Завида же — что греха таить! — так и не стала хорошей мачехой. Когда-то я думал выдать тебя за племянника моего старого друга. Но Берислава его перехватила, и теперь я знаю, отчего так вышло. Ну, да Бог с ним. Однако же есть и другие люди, которые годятся тебе в мужья. Вот, например, боярин Всеслав Жирохович — родственник тысяцкого Путяты. Он давно тебя заприметил и все пытается завести со мной разговор о тебе. Или богатый купец Намест Кашкич из Смоленска. Видел тебя еще во время осенних торгов, но крепко запомнил. Недавно опять приехал в Киев и уже поговаривал о сватовстве. Чем не женихи? Кашкич, правда, вдовец, но по годам еще молодой, из себя видный. А Всеслав — тот внешностью поскромней, но зато родовитостью превосходит. И это ведь только самые смелые из женихов, другие пока еще просто, наверное, не решились…