Ванька удивленно обернулся к ней, а она бросилась к нему на шею и крепко-крепко обняла. В этом объятии не чувствовалось нежности, а было что-то судорожное, жадное, испуганное. Так утопающий, наверное, обнимает бревно – последнюю свою надежду на спасение. Таня даже пальцы переплела, чтобы сцепление рук было сильнее. Чтобы сложнее было разорвать его. А то вдруг Ваньку у нее украдут?

А потом Таня разрыдалась. Она рыдала глухо, уткнув лицо в свитер Валялкина, от которого сложно пахло хмырями и подвальной нежитью. Путеводная искра вернулась и потрескивала, нетерпеливо подпрыгивая на месте. Затем лопнула с сухим хлопком. Их сбило с ног, обдало горячим воздухом.

Ванька целовал ее мокрые щеки.

– Все будет хорошо! – повторял он. – Все хорошо! Мы сами виноваты… Все будет хорошо!

Слова его, казалось бы, самые простые, что-то спугнули в Тане. Она разомкнула руки, оттолкнула его. Плакать она перестала. Только икала. Ванька обрадованно смотрел на нее.

Она вновь взорвалась.

– Что опять не так? Снова я виновата? Обойдусь без вина и ваты! – заорала на него Таня, по-женски веря любой неправде, которая вырывается из ее губ.

– Ты о чем?

– Ни о чем! Сгинь! Отвали!

Теперь Таня была убеждена: это сделал двойник. Эта та, другая Гроттер, обнимала своего любимого Ванечку, бормотала, как она его любит, и плакала. Вот коровища! Выбрала мгновение, когда ее воля ослабела, и просочилась. Странно, конечно, что это произошло так внезапно – без какого-либо сопротивления.

Таня убила на щеке крупного комара. Оглядела его и, желая шокировать Ваньку, сунула в рот.

– Укусить меня хотел? Теперь я попью твою кровь!

– Это не он, а она, – поправил Ванька.

– Чего?

– Комариха. Ты убила женщину, которая готовилась стать матерью.

– Убила и съела! Еще вопросы есть?

– Да какие тут вопросы? – вздохнул Ванька. – Тут сплошные ответы!

Кольцо Эвмеда выбросило очередную яркую искру, которая то прыгала, то раскаленным колобком катилась по железнодорожным путям. Таня мчалась за ней, хлюпая носками и толкая перед собой бряцавший о шпалы перстень.

Ванька бежал следом, удивляясь ее прыти и неутомимости. Искра без предупреждения спрыгнула в камыш и дальше катилась уже по камышу. Мокрая грязь шипела. Перемещение искры можно было отслеживать по белому дыму, поднимавшемуся от заболоченной земли.

Таня с Ванькой стояли у начала бетонного мостика, из-под которого выбегал ручей. Ручей наскоро здоровался с болотом и, сливаясь с ним, исчезал в камышах. Впереди шевелилась изумрудная, дышащая, живая трясина. С двух сторон она обнимала островок с росшей на нем одинокой сосной.

Путеводная искра добралась до сосны, высоко подпрыгнула, показавшись из травы, и лопнула с глухим хлопком. Таня посмотрела на кольцо Эвмеда. Покрытые грязью руны остывали. Новых искр перстень не выбрасывал.

Пока Ванька рассуждал, как перебраться через трясину, Таня удивленно разглядывала свою правую руку. Кисть проделывала быстрые движения, будто сжимала что-то тонкое и длинное. Таня внезапно поняла, что смогла бы полететь, будь у нее контрабас. Полететь не так, как старая ведьма летит на метле за кефиром, а слившись с инструментом в единое целое.

Но это было далеко не все. Таня ощутила сухость во рту, осознав, что вспомнила латинские названия всех драконьих костей вплоть до самых мелких. Все это всплыло как-то вдруг. Неужели двойник расщедрился? Полеты и анатомия драконов раньше были запретной зоной. Теперь запретная зона оставалась только одна.

Запретная? А если?.. У Тани закружилась голова.

– Пламягасительный мяч – три очка? – быстро спросила она.

– Ага, – кивнул Ванька.

– А от Труллис-запуллис блокирующее заклинание Леос-зафиндилеос?

– Ну да! Само собой! – рассеянно подтвердил Ванька и стал делиться с Таней планами, что можно заморозить трясину вьюжным заклинанием и пройти по льду.

Самое страшное, что может произойти со всяким человеком, – это если его желания начнут сбываться. Если все пойдет по его собственной воле, а не по воле света о нем.

Записи Древнира

– Холодрыгус дубнякус фрост!

Зеленая искра с шипением погасла в воде. Вода покрылась тонким льдом, но, едва Ванька наступил, лед затрещал.

– Бесполезно! Моей магии не хватает!

– Давай я! – великодушно сказала Таня. – Не напрасно же я толкала эту бочку! Холодрыгус дубнякус фрост!

Две огромные красные искры врезались в воду. Болото вскипело, затянув воздух испарениями, и – тотчас застыло. Лед получился неровным: вскипевшая вода замерзла слишком быстро. Что-то осыпалось со стеклянным звоном. Ага, это та вода, что была в воздухе!

Ванька опустился на колени и, приложив ухо ко льду, постучал.

– Промерзло до дна!.. Но вообще-то это светлое заклинание!

Толкая перстень, Таня зашагала по неровному льду. Замерзшие носки звякали и разъезжались. Неожиданно ветер донес со стороны железной дороги сторонний, не вписывающийся в свистящие жалобы камыша звук. Человеческие шаги?

Таня тревожно взглянула на Ваньку. Тот ничего не услышал. Она хотела остановить его, но почему-то промолчала.

Ближе к центру острова камыш исчез. Почва стала выше, суше, каменистее, что во многом объяснило, почему сосна смогла вырасти здесь. Внезапно Ванька остановился и присел на корточки. Таня ничего не замечала. Она скользила взглядом у корней дерева, но видела только траву, хвою, желтоватые шелушащиеся пласты коры.

– Да тут же ничего… – начала она и осеклась.

В ревматических, выступивших из земли корнях сосны пряталось маленькое гнездо. В гнезде едва заметная, потому что трава покрывала ей и спину, сидела серая невзрачная птичка. Ее красный клюв казался ягодой.

Таня опустилась на четвереньки и, ощущая, как хвоя покалывает ладони, стала подбираться к гнезду. Красная ягода вскинулась над землей. Таня увидела два маленьких тревожных глаза. Надеясь напугать ее, птичка хлопала крыльями, распушала перья, распахивала клюв. Пух у нее на животе был выщипан, что делало птицу вдвойне смешной, похожей на подравшегося воробья.

Когда, взмахивая крыльями, птица чуть сместилась, Таня увидела яйцо. Небольшое, не крупнее перепелиного, окрашенное так же, как сухая трава.

Таня отпрянула. Она стояла на коленях, опасаясь сделать лишнее движение. Перед ней на расстоянии вытянутой руки, на сухом камыше, траве и мелких ветках, сплетенных беспорядочно, но прочно, прыгала крошечная птичка, которая одна на всем свете могла разбить Стекло Миров.

Едва Таня отодвинулась, птичка опять перепорхнула на яйцо и прижалась к нему выщипанным животом. Ванька спокойно приблизился и присел рядом с птицей. При желании он легко мог ее коснуться. Таня с завистью отметила, что Ваньки птица не боится.