Я принесла ей пьесу. Конечно, Эмма не тонкий ценительдраматургии, но она будет моим первым читателем, и мне это важно.

– Вот возьми, только если тебе покажется, что этоскучно, ты мне скажешь.

– Обещаю!

Я принесла рукопись Эмме и поднялась к себе. От волнения ясразу уснула и проснулась от того, что Эмма трясла меня за плечо:

– Сашка, кончай дрыхнуть!

– А? Что? – Спросонья я ничего не поняла.

– Слушай, подруга, я оборжалась! Я, конечно, не знатоки все такое, но, по-моему, это кайф! В чистом виде! И посмеяться, и поплакать,и сопли пустить можно, и конец клевейший – одним словом, мне жутко понравилось.А до чего эта пожилая парочка прикольная! Когда старый хрен к Ирине подъезжает,я чуть не уписалась! Одно слово – кайф! Вставай, подруга, пошли выпьем винца потакому случаю! А можно я утром Дуняшке дам почитать?

– Конечно. Что за вопрос.

– Она у меня девка умная, я поражаюсь. Столько всегознает! В Париже меня прямо задолбала. Мама, а вот такой-то король вот стакой-то королевой… А вон там горбун какой-то жил, забыла, как звать, похоже наяпонское что-то – вроде Хакамады…

– Квазимодо? – сообразила я.

– Во-во! Я в ее возрасте и половины того не знала – гдетам, одной сотой… У меня тогда на уме совсем другое было. Теперь жалею,конечно. Может, если бы побольше книг читала, теперь и сама могла бы писатьсвои романчики. Но с, другой стороны… а, ладно, что сделано, то сделано. Нодочкой могу гордиться!

– С полным правом! – искренне подтвердила я.

– Ох, и неохота мне в Москву, столько дел. Вздохнутьнекогда. Слушай, я знаешь чего думаю… Я, когда твою пьесу читала, все разныхартистов на роли ставила. Тараса точно твой бывший играть должен, это ведь снего написано, да? Я, конечно, не знакома с ним, но мне так кажется, а вотэтого пожилого дядечку лучше Паладьева никто не сыграет!

– Эмма, ты меня поражаешь! Я именно Паладьева себе вэтой роли и представляла. Он само обаяние!

– Во-во! А Марию кто бы сыграл? Лучше всех была быФрейндлих, но она уж старая, зато Ирину она могла бы… Во кайф был бы… Сашка, явозьму твою пьесу в Москву, я что-нибудь с ней там сделаю! Знаешь, если у меняесть цель, я стену лбом могу прошибить.

– Погоди, Эмма, я не знаю, надо ж сначала еекому-нибудь показать. Я прекрасно к тебе отношусь…

– Ну понятно, я ж не специалистка. Ладно, сначалапокажу какому-нибудь специалисту, не дрейфь! Я пупком чую, что это пойдет!

Эмма уехала, и жизнь вошла в свою колею. Я запретила себедумать об Алексе, стала жить по строго заведенному порядку, чтобы все успевать.Рано вставала, вместо гимнастики, которую ненавижу, полчаса каталась нароликах, потом принимала душ, пила кофе и садилась за работу. С утра я писалановую пьесу, и это было мне интереснее всего на свете. А после обеда садиласьза Эммин роман. Работа над ним продвигалась на удивление быстро. Я поняла, чтовообще могу работать только в темпе, мне так интереснее. Вторая пьеса была визвестном смысле тоже обо мне, но биографических совпадений там было меньше,только история с кражей наследства.

И разумеется, это опять была комедия. Я, видимо,подсознательно решила высмеять помаленьку собственную жизнь. Говорят же,человечество смеясь расстается со своим прошлым, а я как-никак крохотная частьчеловечества, не больше, но и не меньше.

Минул январь, за ним февраль и начался март, то есть весна…Дуня влюбилась. Я это поняла по отсутствующему выражению, с которым она иногдасидела за столом, по лихорадочному блеску глаз, когда она возвращалась изшколы.

– Дуняша, ты втюрилась? – спросила я ее как-то вавтобусе, когда мы ехали в Пальму покупать ей новые туфли.

– А ты откуда знаешь? – испугалась она.

– Вижу. Что ты так дернулась? Это нормально, я в твоемвозрасте вечно была в кого-нибудь влюблена. Поделиться не хочешь?

Она смерила меня недоверчивым взглядом.

– Ты маме не скажешь?

– А происходит что-то такое, чего маме знать неследует?

– Нет, ничего такого не происходит. Просто я не хочу,чтобы она мне лекции читала по половому воспитанию.

– Мама дорогая, – воскликнула я, – а что,пора читать?

– Ничего не пора, но она… Она мне в Париже всеобъясняла, какая страшная штука СПИД, и все такое…

– Но она права. Слушай, скажи мне, сколько ему лет?

– Шестнадцать.

– Так… Где ты его нашла?

– Он работает в аптеке, недалеко от школы. Он такойкрасивый, Саша, не хуже твоего Глеба, только он… Он негр, понимаешь?

– Ну и что? Негры бывают даже очень красивые. Но делоне в красоте. Он-то как к тебе относится?

– Хорошо относится. Он говорит, что никогда не встречалтаких умных девчонок. Понимаешь, он работает и учится, а я ему помогаю.

– Работать или учиться?

– Учиться, конечно!

– Как его зовут?

– Габриэль.

– Ты с ним целовалась?

– Нет, – тяжело вздохнула Дуня, – он на меняи не глядит, у него есть девушка, Долорес. Хорошенькая, но дура конченая…Представляешь, она его ко мне ревнует!

– Не такая она и дура… Сейчас ты, конечно, ещемаленькая, но годика через два Долорес может ему здорово обрыднуть, а тыподрастешь… Он сам-то умный?

– Он очень, очень умный! – горячо воскликнулаДуня.

– Ну тогда у тебя есть все шансы на взаимность.

– Ты так думаешь?

– Если б не думала, не говорила бы. Только ты не спеши,а главное – не показывай ему свою любовь. Это вредно.

– Почему?

– Потому что так жизнь устроена.

– Ты своего Глеба любила?

– Любила.

– И он на твою любовь наплевал?

– Ты же все знаешь.

– А этот тип, который на Новый год приезжал, он что,тоже сволочь?

– Да нет… Просто он не понял меня, а я, наверное, непоняла его.

– Ты по нему скучаешь?

– Да нет…

– Что-то неуверенно это прозвучало! – засмеяласьДуня.

Я и сама не была ни в чем уверена. Я отгоняла все мысли онем, но по ночам он снился мне, и я просыпалась в таком томлении, мне так нехватало его именно в постели… Но время берет свое, и ничего с этим неподелаешь. Сейчас для меня главное – писать… А неутоленные желания и вправдухорошо сказываются на работе.

– Ты с ним расплевалась, да? – вернула меня кдействительности Дуня.