– Нет! – в ярости закричал незнакомец с корявыми пальцами. – Мы нашли человека, который возглавит империю!

– Его имя?

– Писарро! – выдохнул «невидимый».

Чинча криво усмехнулся:

– Человек, убивший императора и империю, собирается стать ее хозяином.

Незнакомец наклонился к Чинче, и тот уловил в его дыхании запах свежих листьев. Видимо, победители лесной битвы чем-то поднимали свой боевой дух. Архитектор услышал слова, смешанные с ароматом травы:

– Атауальпа, Уаскар, Писарро… Разве важно, кого и как будут звать подданные? С Писарро мы расширим наши пределы до океана. И даже далеко за океан.

– На предательстве страну не построить, – ехидно парировал Чинча. – Вы же друг друга сожрете!

Незнакомец внимательно посмотрел Чинче в лицо. Глаза в глаза. В зрачках «невидимого» полыхал огонь.

– Где тайник? – схватил он архитектора за горло. А когда ничего не услышал в ответ, то приказал остальным:

– Ведите его на помост.

И Чинча снова увидел солнце. Оно сегодня было добрым, не слепило глаза, не выжимало влагу из усталых тел. Красноватый свет пробивался через ветви подступавшего к деревне леса. И за зелеными листьями угадывался новый каменный город, тоже окрашенный светом в багровые тона. А если подняться на помост, догадался архитектор, то можно увидеть остроконечные дома, на которые он с солдатами так и не успел положить кровлю.

Земля вокруг помоста превратилась в грязь. Если вглядеться, то можно рассмотреть, что грязь, как и город, и солнце над городом, была красного цвета. И Чинча понял, почему это было так. Площадь посреди деревни была усеяна мертвыми телами. Обезглавленными, с отрубленными конечностями, со страшными ранами, из которых вытекала кровь. Она медленным ручьем ползла вниз, с помоста, на котором человек в длинном балахоне произносил несвязно громкую речь. И размахивал бронзовыми ножами. А у его ног лежала жертва. Чинча не мог разглядеть, был ли это один из его солдат или же «человек леса», попавшийся в руки врагов. Кто это? Рассмотреть не удалось даже после того, как Чинча, подталкиваемый охранниками, поднялся на помост, потому что палач столкнул тяжелой ногой мертвое тело вниз. Он успел заметить, что у человека в длинной накидке не только руки были в пятнах крови, но и губы. А когда он кричал или улыбался, то губы приоткрывали и красноватые десна. Так бывает, когда кулак разбивает лицо. Но это своя кровь. А этот палач явно испробовал, какова на вкус чужая. И теперь глухо бормотал слова древних песен. Он был не просто палач. «Жрец-убийца, – понял архитектор. – Я думал, таких уже нет».

У многих «невидимых» вокруг губ был красный ореол. А в ушах у архитектора стояли звуки, с которыми нож разрезает плоть. И насыщаются несытые челюсти.

Чинча увидел деревянную колоду, пропитанную чужой кровью. Он понял, что сейчас его положат на нее.

Фернандо Кортес де Монрой, испанский конкистадор, завоевавший Мексику и уничтоживший государство ацтеков. Именно его пример толкнул честолюбца Франсиско Писарро на завоевание Тавантинсуйу и поиск несметных сокровищ правителей Страны Четырех Провинций

– Развяжи мне руки. Прошу тебя, – сказал он палачу. Тот вопросительно взглянул на главного «невидимого», того самого, который пытался говорить с Чинчей в хижине.

– Развяжи его, Змей, это ведь последняя просьба, – так сказал предводитель. И тот, кого назвали Змеем, послушался.

Архитектор неторопливо растер затекшие запястья с багровыми следами веревки. Улыбнулся. Он уже не слышал то, что говорили ему кровавые захватчики. Его глаза ловили другие образы. Но время от времени в поле зрения попадали говорящие рты, и он решил послушать наконец, что они говорят. Времени у него теперь было много. Несколько секунд, растянутых до размеров вечности. Последней реальности, которая ему была суждена.

– Это тебе памятник поставили, архитектор? – спросил главарь «невидимых». – Знаю, что тебе. А ты должен знать, что я догадался обо всем. Тайник под ним!!! Правильно?

Чинча сквозь улыбку сказал:

– Если там не найдешь ничего, обещаешь монумент поставить на место?

Лицо «невидимого» почернело от злости.

– Обещаю! – сказал он и тут же крикнул: – А ты чего застыл, как зачарованный? Делай, что делаешь!

Это было адресовано человеку по имени Змей, и тот снова взялся за свои ножи.

А Чинча лежал на плахе и смотрел перед собой. Его взгляд продвигался вперед, сквозь толпу «невидимых», сквозь лежащих на земле друзей, сквозь листья зеленого леса, и остановился, когда встретился с глазами, смотревшими на него. Это были раскосые детские глаза, полные отчаяния и слез. Они горячими ручьями стекали вниз, по щекам, а потом и по пальцам женской руки, крепко зажавшей мальчишеские губы, чтобы ни один враг не смог услышать крик отчаяния.

– Смотри! – шептала женщина. – Смотри и запоминай!

– И вы смотрите и запоминайте, – сказала она старшим детям и их матерям. Всем, кого она так быстро успела спрятать в густых зарослях.

– Ты сволочь, лжец, убийца… Ты сломал мне жизнь… Ты отнял у меня всех тех, кого я полюбил… И ты не понимаешь, что ты убил моего лучшего друга! У меня был друг. Больше, чем просто друг. Брат! Его звали Норман. А ты убил его. Ты убил себя, потому что ты теперь – это не ты!

Вадим устал колотить человека, которого он не просто меньше всего ожидал здесь увидеть. Он вообще не ожидал его увидеть никогда. Но вот увидел.

И он говорил это, прислонившись спиной к железной запыленной станине от какого-то старого станка, вместо которого на ней, как на столешнице, стоял древний компьютер.

Впрочем, здесь, под круглым куполом здания непонятного назначения, этот компьютер смотрелся так же футуристично, как летающая тарелка на Печерских холмах – если бы она там приземлилась. Необъяснимая нереальность ситуации подчеркивалась тем, что само древнее здание находилось в гуще джунглей, в сердце Амазонии. А руки Вадима с наслаждением прошлись по лицу и спине вопившего от боли человека, которого полиция уже давно вычеркнула из списка живых. «Какая-то матрешечная абсурдность! – подумал Вадим. – Видишь абсурд. Заглядываешь внутрь. А внутри абсурда еще больше!» В висках продолжало стучать – то ли от прилива крови, то ли от звука работающего генератора.

Норман, которого увидел Вадим в Амазонии, отличался от прежнего Нормана только тем, что на нем, вместо джинсов и футболки, была надета длинная просторная холщовая рубаха до пят. Ну и разве что под глазами появились большие мешки.