– Выводы?

Волкова приподняла красиво очерченные брови и взглянула наоперативника с искренним непониманием.

– Вы сказали только что, что Валерий Станиславовичполучил информацию и сделал выводы. Какие?

Ну вот, с тоской подумал Коля, глядя на красивую стройнуюженщину, которая только что целый час свободно и без раздумий отвечала на еговопросы и внезапно словно лицом потемнела, погасла как-то. Вот мы и добралисьдо той критической точки, когда свидетель вдруг понимает, что наговориллишнего, и начинает судорожно и неловко искать пути отступления, чтобыдезавуировать уже сказанное и не сказать больше ничего. А он-то, Селуянов, губыраскатал, обрадовался, думал, что Волкова окажется такой же, как домработницаРиттеров, с удовольствием вываливающей перед сыщиками все свое информационноебогатство. Рано радовался, Николаша, рано ручонки потирал, не бывает таких удачу сыщиков, и у тебя не будет.

Волкова продолжала молчать, пить чай и задумчиво глядеть нависящую на стене фотографию, на которой была изображена девочка-подросток встаринном платье с гитарой в руках.

– Анита Станиславовна, – начал мягкоподкрадываться Коля, – я понимаю ваши затруднения, ведь речь идет о вашембрате, к которому вы привязаны, которого вы искренне любите. Но если вы станетечего-то недоговаривать, у меня появятся подозрения. Понимаете?

Она молча кивнула, не отводя глаз от фотографии.

– Если ваш брат ни в чем не виноват, то зачем вамнужно, чтобы я его подозревал? Совсем это ни к чему ни вам, ни мне, ни темболее ему. Я начну проверять свои подозрения, потрачу время и силы, истреплюнервы вашему брату, все окажется впустую, а настоящий убийца будет гулять насвободе. А если Валерий Станиславович каким-то образом причастен к убийствусвоей жены, то получится, что вы покрываете преступника. Тоже как-то не оченьздорово, согласитесь. Так к каким выводам пришел ваш брат после того, какзастал жену с любовницей?

Анита перевела глаза на Селуянова. Взгляд у нее был оченьсерьезным и сосредоточенным.

– Хорошо, я скажу. Но если вы сделаете из этогонеправильные выводы и Валерий из-за этого пострадает, я себе этого не прощу. Онпонял, что ситуация с Ларисой вышла из-под контроля, что ее больше нельзясчитать чем-то вроде тихого домашнего пьяницы, что в мастерскую приходятслучайные люди, что информация о ее склонностях в любой момент может начатьраспространяться со все увеличивающейся скоростью, что она ведет за пределамисвоей квартиры совсем другую жизнь. И что если это немедленно не остановить, товсе дальнейшие усилия по продвижению ее творчества уже не будут иметь никакогосмысла. А Валерий вложил в раскрутку очень большие деньги, я вам уже говорила.И все это пропадет, все это больше никогда не окупится.

Она снова замолчала, но на этот раз взгляд не отвела,продолжала смотреть Селуянову прямо в глаза. От этого ему стало неуютно икак-то зябко.

– Смерть всегда забирает самых лучших, – внезапнотихо проговорила она. – Вы понимаете, насколько отвратительна иоскорбительна эта фраза?

Селуянов понимал. Он слышал эти слова много раз, особенно напанихидах, на похоронах криминальных авторитетов. Да и по телевизору этоговорили частенько, если погибал кто-то из молодых журналистов. Можно подумать,что те, кому посчастливилось дожить до глубокой старости, все сплошьбесталанные сволочи, а вот кто умный, хороший и талантливый, тот непременноумрет молодым. И можно подумать, что смерть в конце концов забирает не всех.Глупость несусветная. Волкова права, фраза, ставшая такой расхожей и широкоупотребляемой, на самом деле глубоко безнравственна. Каково ее слышать тем, ктоостался жить? Получается, коль они живы до сих пор, то они – самые худшие?Интересно, неужели сами журналисты, с пафосом произносящие эту чушь с экрановтелевизоров, этого не понимают? Совсем безмозглые, что ли? Коля вдруг вспомнил,как трагически погиб сорокалетний известный тележурналист, и именно эту фразусо слезами на глазах почти выкрикнула ведущая теленовостей. А накануне всятеатральная общественность торжественно отмечала столетие прекрасного артиста,которому посчастливилось сохранить себя к этому дню настолько, что он сам, безпосторонней помощи вышел на сцену и общался с публикой. И Селуянов тогда,помнится, особенно остро почувствовал всю разнузданную оскорбительность тезисао том, что смерть всегда забирает самых лучших.

Но не менее интересно и другое. Почему об этом заговорилаВолкова? Потому что Лариса Риттер никак не может относиться к этим «самымлучшим» и смерть пришла к ней вполне заслуженно? Или она имела в виду что-тоиное?

– Я понимаю, что вы хотите сказать, – Селуяновдвигался ощупью, ибо совсем даже и не понимал, что именно хочет сказать емустаршая сестра Валерия Риттера.

– Я рада, что вы понимаете. Но у этой фразы есть ещеодин смысл.

– Какой?

– О мертвых или хорошо, или ничего. И этот второй смыслочень часто эксплуатируется не вполне добросовестно. Вы и теперь меняпонимаете?

Селуянов похолодел. Вот, оказывается, что пытается емуобъяснить Анита Станиславовна! Она хорошая сестра, любящая и преданная. Но онаи разумный человек, честный и порядочный, она понимает, что речь идет не омелочовке вроде не отданного вовремя долга размером в сто рублей и не обанальном адюльтере, а об убийстве.

– Да, мне кажется, я вас понял. Я ценю вашуделикатность, Анита Станиславовна. Но я хотел бы все-таки спросить: вы точнознаете, что ваш брат подумал именно так? Это очень важно, поймите. Я долженбыть уверен.

– Он не только подумал об этом. Он произнес это вслух.Простите, Николай Александрович, мне тяжело продолжать этот разговор…

* * *

Сергей Зарубин возвращался на Петровку с тяжелым сердцем.Полтора часа, девяносто минут беспрерывных слез кого хочешь повергнут всостояние уныния. А уж если рядом с рыдающей матерью толкутся двое малышей,которые заражаются ее настроением и тоже начинают голосить, потому что любомуребенку становится страшно, когда мама так безутешно плачет, то этот сюжетможет выдержать только обладатель исключительно крепкой нервной системы.

Зарубин, конечно, слабым не был. Он был нормальным. Ипоэтому ему было тяжело.

Кабалкина оплакивала Ларису. Они не были близки и уж темболее не были подругами, но Лариса для нее была членом семьи, женой Валерия.Ничего существенного, проливающего свет на преступление, она не рассказала,кроме того, что и так уже было известно из бесед с другими людьми: Лариса быланаркоманкой, а Валерий это от всех скрывал и поэтому не принимал мер к тому,чтобы лечить жену. О том, что Лариса Риттер делала сексуальные поползновения всторону Аниты, Кабалкина тоже знала. Короче, ничего нового.

И только под самый конец, когда Зарубин уже собрался былоуйти, Любовь Григорьевна не выдержала. Видно, нервы сдали окончательно. Онаразрыдалась так отчаянно, что Сергей, уже натягивавший в прихожей куртку,остановился.