– Само собой.

– Твой рассказ подтверждает запись, сделанная в Эссондейле. Врачи сообщили, что ты прибыл к ним с сильным нарушением речи, если не афазией, и повреждением горла, указывающим на попытку удушения. Они пришли к выводу, что ты пытался повеситься.

Гарри представил, как его тело качается взад-вперёд на верёвке в стойле, пока лошади, почуяв свободу, с фырканьем неловко заглядывают в раскрытую дверь. Картина получилась весьма правдоподобной. Он нахмурился, стал разглядывать свои ладони, уже отмеченные пятнами и морщинами, какие накладывал возраст.

– Гарри, как ты оказался в поезде? – спросил Гидеон.

– В поезде?

– Инспектор задержал тебя в поезде, направлявшемся на запад от Винтера.

Гарри изумлённо посмотрел на врача. Он помнил лишь тоску, накатывавшую всякий раз, как поезд проезжал мимо него по долине, но больше ничего.

– Не знаю, – ответил он.

– Трудно читать между строчек обвинения, но оно включало в себя развратные действия по отношению к возвращавшимся домой солдатам и неконтролируемые рыдания. Возможно ли, чтобы ты принял одного из солдат за Пола?

Гарри изо всех сил старался вдуматься в слова Гидеона, но они ничего для него не значили. В его душе нарастало плохое предчувствие, и он ничего не говорил, лишь следил за печальным взглядом врача. Он уже знал, что недовольство может по ошибке пониматься как грусть.

– Так почему же ты оказался в поезде?

– Честное слово, не знаю. Думаю, я хотел вернуть лошадь Мунка на извозчичий двор. Это совсем недалеко от станции, но… простите, я не…

– Может быть, ты хотел обратиться в полицию?

– Может быть. Но ближайший к нам полицейский участок – в Баттлфорде или Ллойдминстере, а никак не на востоке от Винтера.

– Не волнуйся так, Гарри. Это не допрос.

Перед обедом разыгралась небольшая драма, потому что Кеннет-Хохотун покидал Вефиль. В общем-то не было ничего особенно удивительного, что за ним пришла почтенная полная супруга с целым выводком смущённо улыбавшихся детей. Держась солидно, как служащий банка, и уже не хихикая, он представил жену только Гидеону, но не пациентам, с дружелюбным любопытством наблюдавшим за ними с террасы.

– Интересно, какой диагноз сообщили его жене, – спросил Гарри у Бруно, чья прямолинейность и естественность очень ему нравились.

– Нервный срыв, вызванный переутомлением, – сухо ответила она. – Самый частый.

После обеда, встретившись с ним взглядом, Урсула спросила, не хочет ли он составить ей компанию – переделав все дела, она собиралась на долгую прогулку в лес. Он охотно согласился.

– Ты хорошо провёл утро, – заметила Урсула. Она казалась немного напряжённой.

– Да, – ответил он. – И нет. Сейчас я начинаю понемногу вспоминать, но меня беспокоит, что воспоминания такие грустные, а я ничего не чувствую. Будто всё это произошло с кем-то другим.

– Может быть, и так, – сказала она, когда Гарри подал ей руку, помогая перебраться через бревно. – Ведь в тебе не одна душа, а две, не забывай.

– Ах да, – он рассмеялся. – Как я мог забыть!

Какое-то время они шли в молчании, без слов ощущая своё родство. Это напомнило Гарри, как они с Полом молча работали бок о бок или читали, не чувствуя неловкой потребности говорить. И воспоминания о Поле, конечно, были болезненны.

Они добрались до лесной поляны, где Гарри уже бывал, но Урсула повела его дальше. Она часто останавливалась, чтобы рассмотреть то или иное растение или послушать птиц, словно они подавали ей сигналы. Чем дальше они уходили от Вефиля, тем меньше она походила на скромную, как монахиня, благородную Урсулу, с которой Гарри встречался за обеденным столом. Но не похожа она была и на молодого атлета, ловко правившего повозкой по дороге в город и обратно. По всей видимости, теперь в ней гармонично сочетались оба начала; может быть, она наконец стала собой.

Потом дошли до лужайки, где журчащий ручеёк рвался из расщелины в скале, чтобы по холму спуститься в далёкую реку. Урсула остановилась, зачерпнула немного воды, одобрительно пробормотала:

– Сладкая! Гарри?

– Да?

– Если позволишь, я постараюсь тебе помочь.

– Как это?

– Доверься мне. Я всё понимаю. Гидеон ведёт тебя по прямой – очень по-мужски, – но жизнь не состоит из прямых линий. Он как путешественник, который смотрит направо и налево, но не назад и не вперёд. Таких съедают горные львы.

В пещере за ними была небольшая расщелина, откуда открывался вид на горы вдалеке. Урсула осторожно зашла внутрь, понюхала воздух. Сделав ещё несколько шагов в темноту, повернулась к нему.

– Проверяю, нет ли животных, – сказала она.

– Медведей?

– Как знать. Я видела неподалёку помёт, но несвежий. Мне нужно, чтобы мы остались вдвоём в безопасном месте.

– Что ты…

– Тебе нужно вернуться до ужина?

– Нет.

– Вот и хорошо. Так. Во-первых, нужно развести огонь, потому что, когда сидишь на одном месте, легко замёрзнуть. – Урсула быстро собрала несколько щепок, кусочков древесной коры, палок побольше. – Я умею разводить его старым индейским способом, – сказала она, – нам понадобятся две палки и много терпения, но…

– Я принёс кое-что из Хинтона, – ответил Гарри, с улыбкой доставая спички из кармана пиджака. Тоже улыбнувшись, Урсула взяла у него коробок. Порезав палку на кусочки очень острым маленьким ножом, лежавшим у неё в сумочке, она зажгла огонь, потом, старательно раздувая пламя, прибавила щепок.

– Это давнее место, куда приходят индейцы. Очень, очень давнее.

– Здесь не так-то много места, – заметил Гарри. – Вряд ли пещера огромных размеров.

– Нет, приходит не всё племя, – сказала она. – Один-два человека. Люди приходят сюда за духовным просветлением.

– Что это значит?

Она молча, изучая, с минуту смотрела на него, прежде чем ответить.

– У каждого из нас бывают в жизни поворотные моменты, когда нужно выбрать одно или другое, сидеть и плести корзину из ивовых прутьев или взять лук и стрелы и пойти на охоту. Духи подскажут, какой путь выбрать, – внезапно она рассмеялась. Не привычно, по-женски, но в голос, торжествующе, по-мужски расхохоталась.

– Бог простит меня, – сказала она. – Я ведь уже очень давно этого не делала. – Сняв с шеи крестик на длинной цепочке из семян растений, она протянула его Гарри: – Положи куда-нибудь, чтобы Он не видел.

Гарри сунул крестик во внутренний карман пиджака, откуда Иисус не смог бы разглядеть, что она делает.

– Теперь, – сказала Урсула, – сиди здесь, не давай погаснуть огню и думай о тех, кого любишь, а я отправлюсь на поиски. Я скоро.