Завязь росла и наливалась не по дням, а по часам, обещаянебывалый урожай. Деревья были сплошь увешаны кистями черешен, еще, правда,зеленых, но уже каждую минуту готовых начать белеть. Вследствие этого всемействе Бачей воцарился легкий дух веселья, взаимной любви, радужных надежд,и никто не обратил внимания на ту перемену, которая произошла с Петей.

С некоторых пор мальчик все время находился в состояниикакого-то скрытого возбуждения. С его лица не сходила напряженная, скользящаяполуулыбка. Он не находил себе места, не зная, куда себя деть, тем более чтовсе деревья в саду уже было окопаны, хорошо политы дождями и делать там,собственно говоря, было решительно нечего.

Теперь все душевные силы Пети были направлены на одну цель:видеться с Мариной. Казалось, чего проще? Она жила тут, рядом, на однойусадьбе. Они были знакомы. Они могли встречаться хоть десять раз в день. Но именноэтого-то и не случилось.

Мать и дочь Павловские (это была их фамилия) все времясидели в своем флигельке и в саду не появлялись. Они, видимо, избегали обществаили же, попросту говоря, скрывались, – и Петя это прекрасно понимал, но отэтого ему было не легче. За всю неделю ему лишь раз удалось увидеть Марину, даи то издали. Она шла со станции под большим черным зонтиком, по пояс в ужезаколосившейся пшенице, и держала в руке жестянку – наверно, ее посылали влавочку за керосином.

Петя сбегал домой, надел плащ и с безразличным видом сталрасхаживать возле калитки. Но Марина обошла хуторок полем, и Петя видел, какона сложила зонтик, потрясла косой и скрылась в сенях флигелька.

Петя долго шлялся под дождем по саду, стараясь выбиратьтакие места, откуда можно было видеть флигелек, но девочка больше непоявлялась.

В этот же день вечером, когда стемнело, затаив дыхание и вглубине души презирая себя, Петя прокрался к флигельку, присел на корточки вгустой чаще полыни, окатившей его с головы до ног душистым, горьким ливнемзастоявшейся в ней дождевой воды, и долго подсматривал в окна. В одном окнебыло темно, а в другом горела свеча, и Петя увидел наклоненную голову Марины иее прилежно пишущую руку с пальчиками, просвечивающими, как фарфоровые. Сзадипо выбеленной стене ходила большая тень мадам Павловской, размахивающейоткрытой книжкой, из чего можно было заключить, что Марина пишет диктовку.

Это сразу несколько отрезвило Петю и даже заставило егопрезрительно усмехнуться.

В это время пишущая рука девочки нерешительно остановилась.Марина посмотрела в потолок. Петя увидел вздернутый подбородок, наморщенный лоби прищуренные глаза, на одном из которых краснел ячмень. Продолжаясосредоточенно смотреть в потолок, девочка несколько раз облизнулась, и Петявдруг почувствовал прилив такой любви, что даже зажмурился. Нет, решительно, онеще никогда в жизни не любил никого так сильно, как эту черненькую девчонку сячменем на глазу и независимо вздернутым подбородком.

Он любил ее уже давно, целый год. Но раньше она была мечтой,выдумкой. Временами он сам переставал верить в ее существование. Петя настолькозабыл Марину, что даже не всегда мог представить, какая она на самом деле. Всущности, тогда это была не любовь, а лишь предчувствие любви: снежная буря вгорах, черные лебеди вокруг островка Руссо, сернистый дым Везувия, неясноепредставление о Париже, волшебные слова «Лонжюмо» и «Мари-Роз» – словом, всето, что год назад так поразило его воображение, так измучило его душу.

Теперь это была обыкновенная, земная любовь, обольстительнаяименно тем, что она так доступна. Марина ничем не возвышалась над Петей, в нейуже не было никакой тайны. Просто девочка – даже не очень хорошенькая – сячменем на глазу пишет диктовку. Завтра она выйдет в сад погулять, он подойдетк ней; они будут долго разговаривать и уже больше никогда не расстанутся.

Петя вернулся домой и лег спать в сладкой уверенности, чтозавтра для него начнется какая-то новая, очень приятная жизнь. Он даже охотнопредставил себя Евгением Онегиным, а ее Татьяной и предвкушал тайное свидание,когда он сначала будет ей «давать уроки в тишине», а потом скажет, что пошутил,и нежно возьмет под руку.

Но ничего подобного не произошло.

Марина по-прежнему не появлялась, и Петя мысленно ееупрекал, даже называл обманщицей, как будто бы она ему что-то обещала. Потом онрешил ее наказать презрением и больше не обращать на нее внимания. Он заставилсебя за целый день ни разу не посмотреть в сторону флигелька. Это было,конечно, с его стороны слишком жестоко, но ничего не поделаешь. Пусть оназнает, на что он способен, если его обманывают. Пусть пеняет на себя…

На другой день Петя решил смягчиться и сменил гнев намилость – ведь все-таки он ее любил. Он опять стал издали смотреть на флигель.Напрасно: она не появлялась.

Тогда он настолько потерял самообладание, что рискнулпройтись несколько раз совсем близко. Он заметил, что от флигелька уже былапротоптана новая узенькая тропинка. Очевидно, по этой тропинке она ходилагулять в степь. Ага, так вот почему она не появляется в саду! Оказывается, оналюбит гулять в степи одна. А может быть, эта узенькая тропинка не что иное, какнамек, вызов его на тайное свидание? Боже мой, как он мог этого не понять!Кажется, так ясно! И он стал гулять в степи, нетерпеливо поглядывая нафлигелек. Сейчас она его заметит и выйдет. Он будет нежен, но строг.

Единственно, что теперь огорчало Петю, – это то, что снованачалась жара и невозможно было надеть плащ.

Но, увы, она по-прежнему сидела дома. Она его простодразнила.

«Ну, погоди! – думал Петя. – Кончится у них керосин, и тогдамы посмотрим!»

Как назло, установилась изумительная летняя погода.Кончилась сирень, но зато вовсю цвели белая акация и жасмин. Все вокруг былопропитано их сладким, тяжелым запахом. По ночам к нему примешивался ещераздражающий запах маттиолы и садового табака, бледные звезды которого такнеясно и таинственно белели в сумерках на разросшихся клумбах перед домом.

Вечером из моря выходила очень большая бледно-розовая луна,а в полночь она уже ярко сияла над садом, над степью, заливая все вокруг своимтеплым, жасминовым светом. Можно ли было представить себе обстановку, болееподходящую для романа! И все это пропадало зря.

Измученный бездельем и любовью, Петя потерял сон, аппетит.Он даже похудел, как-то высох, почернел, и его глаза все время беспокойноблестели.

– Ты что, влюблен? – как-то спросила тетя, с любопытствомпосмотрев на Петю.

Петя хотел облить тетю презрительным взглядом, но вместоэтого на его лице появилась такая жалкая улыбка, что тетя только махнула рукой.