Все это кончилось тем, что Петя начал писать дневник. Ондостал общую тетрадь и, выдрав из нее несколько страниц с алгебраическимизадачами, написал: «Я полюбил…» Он думал, что легко наполнит всю тетрадьподробным описанием своих чувств, которые казались ему необыкновенными инеисчерпаемыми. Но как он ни бился, ему больше не удалось к этому ничегоприбавить: такой сумбур был в его голове.

Тогда он решил прибегнуть к последнему средству: написать ейписьмо и назначить свидание.

Вообще говоря, это средство было весьма распространенное ине представляло ничего оригинального. Но Петина влюбленность достигла такоговысокого градуса, когда человеку кажется, что предмет его любви являетсясуществом высшим, идеальным, стоящим вне обычных человеческих отношений, хотя иходит под зонтиком за керосином или пишет диктовку.

Тем не менее другого выхода у Пети не было.

Обычно для любовной переписки употреблялись так называемые«секретки», весьма распространенные на всяческих балах и танцевальных вечерахпри игре в «летучую почту». Эти маленькие, разноцветные, сложенные пополамлистки почтовой бумаги были в то же время и конвертиками, так как они с трехсторон заклеивались, а потом обрывались по краям полоской, как купоны. Они былисродни митральезам, конфетти, серпантину, узеньким атласным полумаскам ипрочему бальному вздору. На них полагалось писать любовные послания. Но у Петине оказалось секреток, и купить их было негде. Пришлось мастерить самому,сложив пополам лист, вырванный из тетради, и обколоть его по краям булавкой.

Это оказалось совсем не легко, но еще труднее было составитьписьмо. Петя измазал страниц пять черновиков, прежде чем получилось следующее:«Марина!! Мне необходимо с Вами поговорить по очень важному делу. Выходитезавтра ровно в 8 ч. вечера в степь. Не подписываюсь, т. к. надеюсь, что вы самидогадаетесь кто». Слова «по очень важному делу» Петя подчеркнул три раза, тайнорассчитывая на женское любопытство.

Затем он сходил в сад и сколупнул с дерева шарик вишневогоклея. Он не без удовольствия его пожевал и залепил им секретку, написав на ней:«Марине. (В собственные руки.)»

Спрятав письмо в карман, Петя, не теряя времени, отправилсяискать Павлика. Он нашел его за конюшней. Павлик играл с Гаврилой в карты. Какраз в эту минуту он стоял на коленях с поднятой рукой и собирался изо всех силхлопнуть бубновым тузом по дряхлому, потертому валету, который лежал на землерядом с колодой, окруженной ползающими козявками и кучками медных денег. ЛицоПавлика выражало разнузданный азарт, в то время как Гаврила, тоже стоявший наколенях, наоборот, имел вид удрученный, и капли пота падали с его длинногоконопатого носа.

«Ага, – подумал Петя, – так вот, оказывается, где пропадаетпо целым дням мой уважаемый братец, и вот, оказывается, к чему может привестибезделье!»

– Павлик, иди сюда! – строго сказал Петя.

Павлик встрепенулся как ужаленный, но тотчас, сделав ловкоедвижение всем телом, сел на колоду и посмотрел на брата невинными шоколаднымиглазами.

– Иди сюда! – еще строже повторил Петя.

– Ей-богу, паныч, что вы до него чипляетесь! – ненатуральносмеясь, сказал Гаврила. – Мы с ним играем не на интерес, а просто так, дляпровождения времени. Побей меня бог, святой истинный крест! – прибавил онбесстыдно.

– Ябеда, юда! – на всякий случай пропел Павлик, незаметновыгребая из-под себя деньги.

Но Петя только поморщился и махнул рукой.

– Совсем не то, – сказал он. – Иди сюда.

Он завел Павлика подальше, в заросли паслена и белены,остановился перед ним, расставил ноги и сурово посмотрел ему в глаза.

– Вот в чем дело… – Петя немного замялся. – Мне надо, чтобыты сделал одну вещь… или, вернее, не одну вещь, а одно поручение…

– Знаю, знаю, – быстро сказал Павлик.

– Что именно ты знаешь? – нахмурился Петя.

– Знаю, что ты хочешь. Ты меня сейчас будешь посылать списьмом к этой новой девочке. Может быть, нет?

– Откуда ты знаешь? – не удержавшись, воскликнул Петя.

– Ха! – сказал Павлик. – Что, я не вижу, как ты бесишься?Только можешь меня не посылать, потому что я все равно не пойду.

– Нет, пойдешь! – грозно сказал Петя.

– Смотрите, какой нашелся! – дерзко ответил Павлик,предусмотрительно отступая.

– Пойдешь! – упрямо процедил Петя сквозь зубы.

– Не пойду.

– А вот пойдешь!

– А вот не пойду! И хватит мной командовать! Я уже немаленький, чтобы ходить по девочкам с твоими записками. Что я туда пойду, чтобмадам Павловская мне уши нарвала? Тоже нашелся!

– Значит, не пойдешь? – со зловещей улыбкой спросил Петя.

– Не пойду.

– Ну так знай!

– А что будет?

– Будет то, что я сейчас же пойду и скажу папе, что тыиграешь в азартные игры.

– А я сейчас пойду и всем расскажу, что ты влюбился в новуюдевочку, и как ты пишешь любовные письма, и как ты сидишь у них под окном в бурьянеи мешаешь ей учиться, и над тобой все будут насмехаться. Что, съел?

– Подлец! – сказал Петя.

– От такового слышу, – ответил Павлик.

– Я все-таки надеюсь, что ты будешь молчать, – глухо сказалПетя.

– Как ты, так и я!

И с этими словами Павлик весьма независимо отправился законюшню, где Гаврила, изнемогающий от безделья, лежал на земле и тасовал карты.

Положение было безвыходное.

Ночью Петя опять прокрался к флигельку и долго сидел вполыни, не решаясь бросить письмо в открытое окно. На этот раз в домике былотемно наверно, Павловские спали. Пете даже казалось, что он слышит чье-тосонное дыхание. Белая стена флигелька так ярко была освещена луной, чтоказалась голубой, и на ней чуть шевелилась черная сквозная тень белой акации, аполынь, в которой сидел Петя, вся сияла, как серебряная.

Несколько раз Петя менял место, стараясь укрыться в тень отпугающего света луны, и в конце концов так расшумелся, что в домике послышалсявздох и раздраженный голос сказал:

– По-моему, вокруг все время кто-то ходит.

На что другой голос, нежный и сонный, ответил, зевая:

– Спи, мамочка, это, наверно, бродячие кошки.