Через двадцать минут я был уже у Трубы. Волны вздымались выше моей головы, так что, даже если бы мне удалось пройти через канал к океану, на обратном пути они потопили бы мою лодку с гарантией в тысячу процентов. И все же я заглушил двигатель и отдался на волю течения, которое понесло меня со скоростью шести-семи узлов. В глубине души я был уверен, что Мари здесь нет, что отлив уже унес ее в открытое море, в Атлантику.

В конце концов меня начало разворачивать, и я снова запустил мотор, чтобы держать «гино» носом к волне. Меня спасло, наверное, только то, что я был в лодке единственным пассажиром и моего веса (вместе с подвесным мотором) как раз хватало, чтобы поднять нос достаточно высоко, чтобы смягчать удары стихии. Несмотря на это «гино» постоянно захлестывало волнами, но мне удавалось вычерпать достаточно воды, чтобы не только удержаться на плаву, но и продолжать двигаться к океану.

Как только Труба осталась позади, волнение улеглось, и при свете луны я сумел осмотреть довольно большой участок водной поверхности. Двигатель я снова заглушил и, встав в полный рост, напряженно прислушивался, пока течение уносило меня все дальше от берега. Время от времени я ненадолго включал мотор, потом снова глушил и вслушивался в ночную тишину. Береговые огни мерцали все дальше, и вскоре я понял, что отошел от земли миль на шесть или на семь. Передо мной расстилался океан. Здесь я снова выключил мотор и, пока течение несло меня на восток, просто прислушивался. Не знаю, сколько времени прошло, как вдруг мне почудился доносящийся издалека голос. Вокруг был только пустой, темный океан, но я ясно слышал, как кто-то зовет меня по имени. Сначала голос был совсем тихим, но постепенно он становился громче. Я до боли в глазах всматривался во мрак, но так ничего и не увидел. Поэтому я…

Я пожал плечами и замолчал, старательно делая вид, будто моя история на этом заканчивается. Элли посмотрела на меня так, словно я тронулся умом.

– Поэтому вы – что?..

– Поэтому я решил вернуться. Плыть дальше было небезопасно, к тому же я по-прежнему не знал, где ее искать. Недостаточно информации, понятно?..

Элли посмотрела на кольцо у себя на ладони, перевела взгляд на меня и картинно закатила глаза. Мол, вечно эти взрослые что-то из себя изображают.

Я наклонился к ней.

– Ну как, рассказывать дальше, или ты просто бросишь кольцо в воду и забудешь обо всем раз и навсегда?

Она сделала каменное лицо и скрестила руки на груди.

– Ну? Я слушаю.

– Внезапно, ярдах в двухстах, я заметил на воде какой-то темный предмет. Это могло быть все, что угодно, но я помчался туда на всех парах и сбавил скорость, только когда приблизился к тому месту, где мне почудилось темное пятно. Здесь я заглушил двигатель, и, пока «гино» скользил по инерции, снова стал слушать. Почти сразу я опять услышал голос. Мари окликала меня откуда-то справа. Не включая мотор, я круто повернул румпель и вскоре увидел ее. Она держалась за кусок пла́вника и к тому же была в спасательном жилете, который, скорее всего, спас ей жизнь. Переохлаждение, страх, шок сделали свое дело – Мари лишь с огромным трудом удавалось держать голову над водой. Я знал, что мне ни за что не пройти через Трубу в обратном направлении. Я даже не был уверен, что мне хватит бензина, чтобы добраться до берега. Мне оставалось только надеяться, поэтому я развернул лодку и запустил мотор, держа курс на береговые огни чуть левее того места, где, как мне казалось, находилось устье канала. Бензин закончился, когда до берега оставалось ярдов двести. Остаток пути я прошел на веслах. Наконец мы вытащили «гино» на песок, я разжег костер, и мы, крепко обняв друг друга, сидели возле него до самого рассвета. О том, что́ случилось, мы никому не рассказывали. На все вопросы Мари отвечала, что после падения с «ватрушки» ее отнесло к берегу, где она сильно ударилась головой о причальную сваю. С трудом выбравшись на берег, она потеряла сознание, а утром, придя в себя, пошла домой.

Я снова замолчал, но Элли было трудно провести.

– Но ведь это еще не конец? – уверенно сказала она.

– Конец.

Она покачала головой.

– Если я еще молодая, это не значит, что я полная дура.

Летта смотрела на меня так пристально, словно пыталась взглядом прожечь во мне дыру. Ей тоже хотелось узнать, чем все закончилось.

Я поднялся, отошел к носу и, отвернувшись от обеих, заговорил, словно обращаясь к прошлому. К своей памяти.

– Той ночью, на берегу, когда Мари перестала, наконец, дрожать от холода и пережитого потрясения, она вытянула вверх палец и, коснувшись им кончика моего пальца, сказала:

«Ты ведь тоже мог погибнуть».

Она была права, и я кивнул.

«Почему ты так поступил? Ведь у тебя есть родственники, есть друзья… Почему ты не подумал о них?»

Быть может, мне хотелось произвести на нее впечатление, а может, я сказал то, что действительно думал. Не знаю. Я сказал: «Иногда спасение одного важнее благополучия многих».

Элли нахмурилась.

– Что-то слишком кучеряво для школьника.

– Возможно, ты права. Теперь, когда я вспоминаю ту ночь, я и сам так думаю.

– И где вы этому выучились? В популярной брошюрке из серии «Помоги себе сам»?

– Я выучился этому у одного знакомого священника. Но до случая с Мари я понятия не имел, что означают эти слова, которые он любил повторять.

И я продолжил свой рассказ:

– Когда я сказал это, Мари растопырила пальцы, потом снова сжала, так что они сплелись с моими. – Я поднял ладонь с выставленными пальцами. – Этот детский жест появился именно тогда. Он вошел в нашу с Мари жизнь. Стал нашей общей тайной. Нашим способом еще раз пережить ту ночь. В толпе, среди других людей, посреди разговора ей достаточно было только коснуться кончика моего пальца своим, и мы тотчас возвращались в прошлое. Мы снова оказывались на берегу у костра, и наши пальцы крепко сплетались. Я и Мари. Двое против всего мира. А потом этот жест перестал быть детским и глупым…

В тот день, когда взошло солнце, мы взялись за руки и пошли вдоль берега. Это был, наверное, самый красивый из всех восходов, который когда-либо видели на земле. Вода пенилась у наших лодыжек, лучи солнца согревали песок, а у самой линии прибоя что-то ярко сверкало. Какой-то небольшой предмет. Я наклонился и поднял его. Это оказался старинный серебряный крест, выброшенный на берег тем же самым приливом, который унес Мари на семь миль в океан. К кресту был привязан оборванный кожаный шнурок. Я связал его концы рифовым узлом и надел Мари на шею. Шнурок был достаточно длинным, так что крест оказался у самого ее сердца. Она прижала его ладонью, потом наклонилась ко мне.

«Если я снова потеряюсь, ты будешь меня искать?»

«Конечно».

Тогда она обняла меня за шею и поцеловала так, что мое сердце едва не разорвалось от счастья.

«Обещаешь?»