– А я бы пироги заказал – с капустой, с картошечкой, с грибочками, с малиной и творогом! И чтобы лесной, и чтобы водяной… Если нас эти покойнички не завалят!

– Борзеевич, ты про русалку забыл! – подсказала Манька.

– Так, стоп! – Борзеевич сел, почесывая затылок, не по-доброму уставившись на Дьявола. – Ты меня на слове-то не лови! Я мое желание на потом оставлю! Я, может, избу хочу, как у Маньки. Чтобы и пироги пекла, и половицей скрипела. Надоела мне на лавке спать. Хочу, как Манька – на перине! Моим костям от этого только польза, а у нее, – он недовольно ткнул в нее, – искривление позвоночника.

– Так две ж избы! – изумился Дьявол. – Забирай одну да живи, кто мешает?

– А баня?! – хором спросили и Манька, и Борзеевич. Один голос был радостный, второй возмущенный.

– А обычную построить да протопить – рученьки отпадут? Это все-таки не баня – изба! – пристыдил он. – Баней она за ненадобностью стала. А кому не обидно, когда ты ненужный? Ей бы расти, а некуда. Печка у нее тоже обучена пироги печь!

– Да, конечно, Борзеевич, забирай, – согласно кивнула Манька, покраснев. – А баню построим. Физический труд облагораживает. У нас самоделкин инструмент есть, сруб избы соберут, а собрать и поставить лесные помогут. Поставим на берегу, будет общественной. День мужской, день женской.

– А желание я потом скажу, подумаю еще, – Борзеевич собирался уходить.

– Борзеевич, какое желание? Ты сначала вокруг гор пробегись, да на Вершину Мира поднимись! – возмутился Дьявол до глубины Бездны.

– Так ты теперь это так?! – изумился Борзеевич, возмущенный обманом до глубины души.

– Борзеевич, ты желание задумал, я его продумал. Причем, не сходя с места. А то, что оно оказалось исполнимо – ничего не меняет! За один Манькин плащ ты мне обязан пять раз обежать вокруг гор! Ведь неисполнимое было желание! Это, мать твою за ногу, знаешь, что? Это само пространство и есть! Ты хоть представляешь, сколько раз мне пришлось раскатать его, завернуть, убавить и добавить, чтобы замутить материю?! Новую галактику проще слепить, она не пространство в пространстве!

Манька и Борзеевич переглянулись, но каяться посчитали уж слишком.

– О, опять лезет! – воскликнула Манька, указывая на вампира, который показался на ступенях. – И чего это они, как драконы? У того хоть головы отрастали, а у этих одна! Шли бы себе с Богом назад…

– Ну так! – усмехнулся Дьявол. – Крыша Мира всегда была привлекательной. Дуреют. Сносит свою от перспективы иметь эту, а она, видишь ли, не всех греет…

– Это еще твой, – радостно сообщила Манька Борзеевичу, посчитав на пальцах по десяткам.

Борзеевич встал, плюнул на ладони, растер, вытащил из скалы меч, подошел к подъему, и когда голова вампиром показалась полностью, со словами «э-эх!» снес голову ко всем чертям. Безголовый трупик зашатался и, обращаясь в пепел, сполз по ступеням, вырубленным и Манькой, и Борзеевичем, и кем-то еще. Пепла накопилось столько, что ступени пора было подмести.

– Много еще их осталось? – спросила Манька, занимая место Борзеевича.

Борзеевич высунулся над пропастью.

– Штук шесть. Слабые они, немощь костей без мышц – явление доказанное. Но упорные. Я их даже зауважал. Не каждый рискнет забраться на такую высоту. Дьявол, я тоже удивлен. Дракон мертв, оборотни и люди съедены, впереди неизвестность, какого черта они полезли сюда за нами, когда проще вернутся?

– А где еще двое? – встревожился Дьявол, вскочив. Он приставил кругляки из пальцев к глазам. – Ух ты, мать честная! Несет! Ей богу несет! Посадил на плечи и несет, привязав веревками к шее! Да так ведь и без шеи остаться недолго! Мань, не хочешь полюбоваться на радость вашу? – с издевкой вопросил Дьявол.

– Ну-ка, ну-ка, дай посмотрю! – Манька тоже поднялась и подошла к Дьяволу.

Дьявол приставил кругляшки к ее глазам. Через них горы просматривались, как на ладони. Даже участочек Благодатной земли был виден, и внутренность радостно взыграла. И только потом поймала в окуляры сгорбленную фигуру, которая несла на себе ношу. Тяжелы вампиры, но и человек был не слаб. Манькина земля кормила и поила его, в последний год частично ограничивая. Впереди у Их Величеств лежали еще четыре горы. Если так пойдет, через три – шесть месяцев выйдут на большую землю. Немного впереди них люди толкали в гору ковер-самолет. Драконов уже нет, а сотканное из драконьей шерсти изделие продолжало работать.

– Вот, Дьявол, а ты говорил, любви нет! Ты бы уж как-то разобрался, пора им из гнезда выпасть и на крыло встать!

– Это ты сама, – открестился Дьявол. – Вон она, твоя соловушка… Вот и почувствуй, какой молодец был Илья Муромец! Отвалилась она? Поверь, эта соловушка еще попьет кровушки.

– Эка невидаль… Я этому соловью перья-то повыщипала. Может, и посвистит, но без драконов засвистись! Ладно, куда они от меня денутся? Поиздеваюсь еще. Поди, не все секреты Закона открыл? Только почему они идут назад, а не вперед? Мы бы их тут как героев встретили, – она повела плечом, не сумев скрыть досаду, и радостно екнуло сердце, когда заметила на четвертой и третьей вершине людей, которые готовились спускаться вниз, а кто-то еще поднимался. Их было много! На снегу ярко пылали костры, они о чем-то спорили с озабоченными лицами, разутые и раздетые, передавая друг другу теплые вещи, греясь по очереди, но не сломленные.

– О-о! – протяжно выдохнула Манька. – О-о! Бог мой!

– Невнимательно смотришь! – попенял Дьявол.

– Ветка горит! – порадовалась она, не смея поверить глазам.

– Вот именно! – Дьявол убрал руки от глаз кругляши.

– Так, твой вылазит! – позвал Борзеевич. – Видишь, как ручонками за землю цепляется! – закудахтал он, всплеснув руками.

– Сейчас мы эти ручонки-то поотрубаем! А ты пока иди, полюбуйся, там нашу землю видно. И не зря мы добро оставили, Борзеевич! Людям оно приглянулось. Представь, если все они посадят неугасимое дерево в своем огороде?!

– Да ну! – обрадовался старик, и остановился, заметив, что Дьявол прячет руки за спину. – Ну, Батюшка, ну, родненький, ну хоть одним глазком! – помолился Борзеевич.

– Смотри, смотри! – Дьявол протянул ему руки. – Только так не увидишь, на камень встань.

Борзеевич вздохнул тяжело и радостно: далеко была Благодатная земля, а через кругляки близко. И горы стали как родные, будто на каждой горе родной дом, знаешь ее, как облупленную. И месяца не пройдет, как они будут дома, где их помнят и ждут. Интересно, изба обрадуется, если он по-хозяйски в ней расположится? У него уже давно не было дома, все время в бегах. Достал Прямолинейный Кристалл, полюбовавшись на свою мечту. В мечте он сидел на крылечке с подносом пирогов и пускал мыльные радужные пузыри, а они летели над водой и не лопались. Глупая была мечта, приземленная – он спрятал камень в карман.

– Ну, где они там?! – Борзеевич приблизился к краю обрыва, встав на колено и заглядывая вниз.