Во время одного из перерывов кардинал Медичи подошел к кардиналу Содерини и пустил в ход свое незаурядное обаяние. О действенности его свидетельствует тот факт, что Содерини в конце концов сдался и пообещал поддержку сопернику, хотя для этого понадобилось подкрепить обаяние определенными посулами. Пьеро Содерини будет возвращен из своего изгнания в Рагузе, и хотя кардинал Медичи настоял на том, что во Флоренцию он не вернется, в Риме ему будет обеспечено достойное проживание до конца дней. Далее, кардинал Медичи обязуется женить своего молодого племянника Лоренцо (сына Пьеро Невезучего) — возможного будущего правителя Флоренции — на одной из племянниц кардинала Содерини. Таким образом, семья последнего окажется в родстве с новыми правителями Флоренции, а также с новым папой, что обеспечит ей в будущем высокое положение и связанные с ним возможности.

К великому облегчению вконец обессилевших кардиналов, Медичи был избран очередным папой. По примеру предшественников, бравших имена великих военачальников (Александр VI оглядывался на Александра Македонского; Юлий II — на Юлия Цезаря), он выбрал имя Льва X, что должно было символизировать храбрость и величие. А помимо того, в этом имени заключался намек, который наверняка будет понят флорентийцами, — он отсылает к хранителям города, по-прежнему обитающим в своих клетках на виа дей Леони.

Согласно сведениям, полученным венецианским послом, новый папа воскликнул в разговоре со своим братом Джулиано: «Всевышний даровал нам папский престол! Воспользуемся же этим!» Эти слова явно задали тон новому понтификату, и подобные чувства быстро распространились по городам и весям Италии. Когда Джулиано де Медичи, правивший Флоренцией в отсутствие брата, принес домой весть об избрании, по городу прокатилась волна торжеств, не спадавшая в течение нескольких дней. Пусть организованы они были Джулиано, нет никаких сомнений, что ликовали люди искренне: Лев X стал первым папой-флорентийцем, и это большая честь для его родного города. Под возгласы «Palle! Palle!» на площадях зажигались костры, палили мортиры, а небо освещалось fuochi d'artificio (петарды), завезенными из Китая примерно столетие назад в военных по преимуществу целях, но ныне обретающих по всей Италии праздничные функции.

Понтификат, унаследованный Львом X, имел тройственный характер. Во-первых, папа является наместником святого Петра и, стало быть, высшим арбитром и толкователем христианского учения. По иронии судьбы эта роль выпала человеку, чья вера в Бога никогда не была главным в жизни; более того, отличалась такой неопределенностью, что с некоторой натяжкой нового папу можно было бы назвать агностиком. Он получил образование в новом ренессансном духе, изучал по преимуществу древних классиков, то есть язычников, а учителем его был Полициано, поэт, который в ту пору едва ли выказывал сколько-нибудь заметные признаки веры в Бога; равным образом, приобщение будущего папы к проповедям Савонаролы не оказало на него ни малейшего религиозного воздействия, скорее даже еще больше поколебало в вере. Таким образом, если, что представляется весьма вероятным, Лев X действительно был агностиком, то, стало быть, как ни поразительно, он стал первым папой, для которого существование Божества имело проблематичный характер. Злодеи вроде Александра VI и целого ряда его жуликоватых предшественников были людьми слишком примитивными духовно, слишком суеверными, чтобы даже задумываться о существовании Бога; лицемерие было для них столь органично, сколь и ортодоксия — по их мнению, папе-еретику уготована только одна дорога — в ад. Ну а папа Лев X был, с одной стороны, отменно образован, а с другой — слишком воспитан, чтобы нарушать правила игры. Он соблюдал все положенные ритуалы, и на публике его поведение всегда отвечало нормам поведения правоверного христианина. В отличие от ряда своих предшественников первый папа-агностик был одновременно широко образованным теологом и великолепно знал доктринальные требования; чего он был лишен, так это веры в доктрину. В этом смысле по крайней мере Лев X вел себя соответственно макиавеллеву этосу, от чего его понтификат ничуть не пострадал.

Другая его сторона заключалась в том, что Лев X унаследовал от своих предшественников титул правителя Папской области, занимавшей ныне значительную площадь — всю Романью. А в данном случае эта власть распространялась и на Флоренцию, которой новый папа продолжал править, несмотря на то что номинальным главой республики был его младший брат Джулиано. Все разговоры об интригах Медичи давно умолкли, и Лев X провозгласил своего брата «капитан-генералом Флорентийской республики». Парадоксальным образом внешнее управление со стороны папы было главной гарантией независимости Флоренции, в противном случае она вряд ли сохранилась бы как отдельное государство.

В былые времена серьезную угрозу Флоренции представлял действовавший от имени папы Чезаре Борджиа; ныне же, с восшествием на ватиканский престол Льва X, эта угроза исчезла, более того — Флоренция могла теперь полагаться на поддержку папской власти. Дабы укрепить эту связь, Лев X сделал своего кузена и одновременно самого близкого и доверенного друга Джулио архиепископом Флорентийским.

И наконец, папа являлся главой католической церкви, института, который охватывал практически весь христианский мир. Лишь в России и отдельных частях Балкан православная церковь пережила падение Константинополя, в то время как римско-католическая церковь давно распространила свое влияние за пределы Европы, утвердившись в обеих Америках и готовясь утвердиться в Африке, Индии и на Дальнем Востоке. Посты, церковные платежи, налоги — все это приносило папской казне гигантские средства, стекавшиеся со всего мира.

Лев X последовал примеру своих предшественников, назначив близких и дальних родственников на выгодные должности, — в качестве благодарности можно было ожидать неизменной поддержки. Эти назначения не ограничивались церковью: скажем, племянника Лоренцо папа сделал герцогом Урбино, имея в виду, что в один прекрасный день он станет во главе царства Медичи, которое предстоит создать в Романье. Добившись папской власти, семья теперь обнаруживала все более и более значительные амбиции, следуя в этом смысле примеру Лоренцо Великолепного, первого из Медичи, кто стал играть ключевую роль в итальянской политике, изнутри познав, таким образом, ее механизмы. Странно, но в данном случае в его безграничных устремлениях зеркально отразились идеи Никколо Макиавелли: власть следует расширять любыми возможными способами, строя, елико возможно, планы заранее и используя любые лазейки. Наверняка Лоренцо Великолепный старался внедрить эти идеи в своих сыновей, хотя благодаря обстоятельствам и характеру, Пьеро Невезучий оказался бессильным воплотить их в жизнь. И все же Лоренцо, должно быть, предвидел, что кончится дело именно этим, и чувствовал, что вверяет судьбу Медичи Джованни, будущему Льву X, — связь прослеживается настолько тесная, что замысел и план действий, выработанный Лоренцо Великолепным, может рассматриваться как скрытый компас политики Льва X.

В таком свете второстепенные как будто его решения выглядят как элементы одной большой стратегии. Когда-то Лев X обещал кузену, новоиспеченному епископу Флорентийскому, что в случае избрания папой сделает его кардиналом. К сожалению, это оказалось неосуществимым: Джулио был незаконнорожденным, а церковный устав запрещал детям, рожденным вне брака, становиться кардиналами. Положим, Александр VI надел кардинальскую шапку на своего незаконнорожденного сына Чезаре Борджиа, и впоследствии этот шаг стал предметом ожесточенных споров. Ну а Лев X, по причинам, которые будут открываться лишь постепенно, как раз не желал, чтобы в связи с Джулио возникали какие-либо дискуссии. Он сформировал специальную Папскую комиссию, поручив ей «рассмотреть» вопрос о незаконнорожденности Джулио; намек был понят, и в непродолжительном времени комиссия пришла к заключению, что отец и мать Джулио «заключили тайный брак», как раз во время зачатия. В итоге Джулио де Медичи, сын столь трагично закончившего жизнь любимого брата Лоренцо Великолепного, получил обещанную кардинальскую шапку. Как нам предстоит увидеть, этот вполне тривиальный как будто случай непотизма отзовется с годами эхом, которое изменит пути европейской истории.