Но я уже проснулась и знаю, что у меня нет никаких шансов снова заснуть. Поэтому вылезаю из постели и провожу пальцами по волосам. На цыпочках выхожу из спальни – на тот случай, если остальных Геллман не разбудил, – и иду в ванную. Умываюсь и стараюсь не смотреть на себя слишком долго в зеркало – хотя растрепанные и торчащие во все стороны волосы я таки замечаю, поэтому со вздохом снова открываю кран и немного приглаживаю их с помощью воды.

Поскольку у меня нет никакой одежды, кроме той, что дал мне Дуайт прошлой ночью, я спускаюсь вниз помятой и неряшливой, надеясь застать его уже проснувшимся.

Оказавшись на первом этаже, слышу голоса, доносящиеся из кухни: похоже, Геллман разбудил всех.

Задержавшись на пороге, вижу мать Дуайта, Терезу, которая жарит бекон; Синтия сидит за столом и оживленно болтает. Должно быть, они жаворонки, тут же приходит мне на ум. Даже успели сменить пижамы на другую одежду.

Надеюсь, мама Дуайта не возражает, что я осталась на ночь. Не хотелось бы злить ее. И кто знает, может быть, я ей больше не нравлюсь после того, как мы с Дуайтом столько времени не общались.

– Здрасте, – с опаской здороваюсь я.

– Привет! – весело говорит Синтия, поворачиваясь и улыбаясь мне.

– Доброе утро, – так же радостно, как и дочь, откликается Тереза. – Надеюсь, ты голодная. По воскресеньям у нас всегда на завтрак большая поджарка.

– Умираю с голоду, – отвечаю я со смехом, испытывая огромное облегчение от того, что она не держит на меня зла.

– Дуайт ушел гулять с Геллманом, – продолжает Тереза. – Они скоро вернутся. Просто он по утрам такой непоседливый. Пес, я хотела сказать, не Дуайт.

Я смеюсь.

– Простите за вторжение… Я просто…

– Ох, дорогая, честное слово, не волнуйся об этом. Дуайт сказал мне, что у тебя выдался очень непростой вечер и тебе нужно было где-то переночевать. Не буду ни о чем тебя спрашивать. – Я улыбаюсь, и она продолжает: – Тебе понравился школьный бал?

– Да. Там было здорово, спасибо.

– Я просто не могу дождаться, когда уже вырасту и тоже пойду на бал, – тоскливо вздыхает Синтия.

– Открою тебе один секрет, – говорю я ей. – В школьных балах нет ничего особенного.

Через несколько минут открывается входная дверь, и Дуайт кричит:

– Я вернулся!

Слышно, как пыхтит Геллман, и через секунду он врывается в кухню, направляется прямо к своей миске с водой и окунает в нее всю морду. Дуайт входит следом и вешает на крючок красный поводок.

– Доброе утро, – приветствует он меня. – Как ты себя чувствуешь?

– Нормально, – отвечаю я чистую правду. – Еще раз спасибо.

– Не нужно меня благодарить, честно.

Тереза начинает раскладывать по тарелкам бекон, тосты и яичницу и зовет нас к столу, за который мы и усаживаемся. В разгаре трапезы из кармана моих спортивных штанов раздается трель мобильного телефона.

– Простите.

– Ничего страшного, – отмахивается Тереза. – Отвечай, не стесняйся. Это могут быть твои родители.

– Спасибо, – тихо говорю я и открываю сообщение. Мама просит позвонить ей, если меня нужно отвезти домой. Решив ответить позже, убираю телефон обратно.

– Итак, – говорит мама Дуайта, – как продвигается ваш совместный проект?

– Хорошо… – неуверенным тоном отвечаю я.

– Нормально, – таким же тоном произносит Дуайт. Мы переглядываемся и утыкаемся в тарелки.

Его мама смеется.

– Ух ты. Сколько подробностей вы на меня вывалили.

– Ага, – подхватываю я шутку. – Да ладно тебе, Айк, ты же не даешь мне и слова вставить.

Замечаю мимолетную ухмылку на его лице, и он качает головой.

– Айк? – каким-то странным тоном переспрашивает Тереза. Она выглядит… ошеломленной. Пожалуй, другого слова тут и не подберешь. И ее брови взлетают вверх.

– Кхм… – Я аккуратно откашливаюсь. – Я придумала это… э-э… прозвище для него.

Никто из них не произносит ни слова, и я не могу избавиться от ощущения, что сморозила какую-то глупость. Нужно как-то оправдаться, но на ум ничего не приходит. Тереза смотрит на сына, а тот будто бы не замечает ее.

Затем Дуайт обращается ко мне:

– Пойду заберу твою одежду из сушилки, чтобы ты могла переодеться.

От меня не укрылся взгляд, который он бросает на мать перед уходом. Еще некоторое время я сижу и недоумеваю, а потом беру наши с ним пустые тарелки и ставлю их рядом с раковиной.

– Мэдисон? – зовет Тереза.

– Да? – оборачиваюсь я.

Она медлит и прикусывает губу, словно раздумывая, стоит ли мне все объяснять. Я готовлюсь к тому, что ничего так и не услышу, но тут Тереза произносит:

– Теперь он никому не позволяет так себя называть. С тех пор как умер его отец, Дуайт это прозвище возненавидел. Знаешь, ведь это папа первым стал звать его Айком, – тихо добавляет она.

– Он… – Мне с трудом удается сглотнуть ком в горле. Извиняющимся тоном я продолжаю: – Он не говорил мне.

– Этого и следовало ожидать. – Прежде чем до меня доходит смысл этой фразы, Тереза, к моему удивлению, признается: – Ты ему подходишь, Мэдисон. Я рада, что вы снова общаетесь.

Заслышав позади себя шаги, оборачиваюсь и вижу Дуайта, который держит мой наряд для минувшей вечеринки. Он улыбается.

– Вот.

– Спасибо.

Я поднимаюсь наверх, чтобы переодеться, и задаюсь вопросом, почему Дуайт позволил мне называть его Айком, если так ненавидит это прозвище.

Выйдя из ванной, оглядываю коридор и замечаю движение в комнате Дуайта. Его дверь только наполовину прикрыта, поэтому я подхожу и говорю:

– Тук-тук.

– Привет, – оборачивается он.

– Привет.

Мы оба долго стоим молча и одновременно начинаем говорить.

– Ты уверена, что…

– Почему ты не сказал мне…

И так же одновременно умолкаем, а затем смеемся.

– Говори сначала ты, – предлагает Дуайт.

– Почему… Почему ты не сказал мне, что тебе не нравится, когда тебя называют Айк?

Он закрывает глаза и прижимает кончики пальцев к векам.

– Она тебе рассказала.

– Да, – тихо отвечаю я. – Почему ты сразу не сказал?

– Потому что… – Он пожимает плечами и смотрит на меня с беспомощной улыбкой. – Ты так обрадовалась, придумав мне прозвище, я просто не хотел тебя разочаровывать. И… Я не знаю… Наверное, я был не так уж против, что ты зовешь меня Айком.

– Почему?