– Не думаю, – говорит мне Дуайт, – что кто-то может винить тебя за это. Не твоя вина, если Брайсу важнее секс, чем чувства. Не твоя вина, если Тиффани бывает законченной стервой, любящей помыкать всеми, включая своих друзей. И не кори себя за слишком сильное желание найти друзей и игнорирование их недостатков.

Я провожу рукой по лицу и рассеянно улыбаюсь ему. Беспомощно пожимаю плечами и блуждаю взглядом по комнате. Комок подступает к горлу, но я сдерживаю поток слез. Не стану плакать, только не из-за этого. Случались вещи и похуже, и с гораздо лучшими людьми, чем я.

Не в силах себе воспрепятствовать, даже еще не осознавая происходящего, я выдаю правду беспомощным, испуганным шепотом.

– Я просто не хотела, чтобы все стало как раньше. Я ужасный, ужасный человек.

Так оно и есть. Что такого хорошего я сделала в своей жизни? Я не особо умна, не умею играть на музыкальных инструментах и не занимаюсь спортом. У меня нет выдающихся успехов в живописи, математике и тому подобном: кое-как вытянула оценки в прошлом году и начала хорошо учиться в этом, но хорошо – это не отлично, и гордиться тут нечем. Может быть, оценки были бы лучше, если бы я училась усерднее, но я не старалась. В общем, не сделала в своей жизни ничего полезного, даже не занималась благотворительностью.

Зато у меня отлично получается убегать от собственных проблем. Если бы я умела с ними справляться, то стала бы достойным человеком, но когда я в последний раз это делала?

Я даже не осознаю, что плачу, пока не замечаю слезинку на тыльной стороне руки Дуайта, которую он положил мне на колено. Захватываю пальцами манжеты надетой на мне рубашки и вытираю глаза.

– Прости. – Я извиняюсь не только за слезы. Я прошу прощения за все. – За сегодняшний вечер, за то, что заставила тебя думать, будто ненавижу тебя, за то, что промолчала, когда Кайл наехал на тебя в первый учебный день, за то, что тогда поцеловала тебя в библиотеке, за…

Он закрывает мне рот рукой.

– Хватит. Хватит.

Я отталкиваю его руку, но Дуайт опережает мою попытку снова заговорить:

– Перестань извиняться, во всем этом нет твоей вины. Такое могло случиться с каждым, ясно? Послушай, Дайс… Просто прекрати, ладно?

Не могу произнести ни слова. Комок опять подступает к горлу, и я понимаю: если попытаюсь заговорить, то снова разрыдаюсь.

Поэтому мы сидим молча и просто смотрим друг на друга, пока ко мне не возвращается дар речи. И я тут же принимаюсь за свое:

– Мы можем больше не обсуждать это сегодня? Пожалуйста?

Дуайт вздыхает.

– Конечно. Но ты знаешь, где меня найти, если снова захочешь поговорить, хорошо?

Киваю. Поколебавшись, он наклоняется вперед и целует меня в лоб. Не как возлюбленный, а скорее как друг, который желает утешить. Уголок моего рта приподнимается в улыбке.

– Ты можешь переночевать у меня, договорились? Я посплю на диване.

– Нет, я не могу…

– Да, можешь и останешься. Сейчас три часа ночи. Могу поспорить, твои родители вряд ли обрадуются, если их разбудят в такой поздний час.

– Они не будут возражать, – упираюсь я. – Правда. Я не могу позволить тебе спать на диване. Лучше пойду домой. Все нормально.

– Нет, не нормально. Слушай, я не отпущу тебя домой в таком состоянии. Если надо, силой запру тебя здесь, – шутит он, и я искренне улыбаюсь. – Мне не хочется, чтобы ты была сейчас одна. Оставайся здесь, а я устроюсь на диване.

Я прикусываю верхнюю губу, прежде чем прошептать:

– Спасибо.

Дуайт улыбается.

– Не стоит благодарности. Ох, чуть не забыл, – вдруг говорит он, останавливаясь на полпути к двери. Оборачивается и выуживает что-то из кармана: мои мобильник и айпод. – Нашел в кармане твоих джинсов. Я, конечно, не гений, но даже мне известно: в сушилке им не место.

Я хихикаю – и это уже немного похоже на меня нормальную.

– Спасибо тебе. Спокойной ночи, Айк.

И он отвечает:

– Спокойной ночи, Дайс.

Он выключает свет, прежде чем закрыть дверь. Некоторое время я молча жду. С первого этажа доносится шум голосов и видеоигры; Геллман тихо ворчит.

Включаю телефон. Экран загорается, высвечивая уведомления о пропущенных звонках от самых разных людей. Большинство из них от Саммер. И от Брайса тоже немало. И два от мамы – как всегда.

Еще от мамы пришло сообщение с просьбой позвонить ей, когда я вернусь к Тиффани. Она отправила его полчаса назад. Пишу ей в ответ, мол, уже нахожусь у Тиффани. Объясню ей все завтра при личной встрече. Она поймет. Несправедливо заставлять ее паниковать посреди ночи и лишать сна.

Саммер тоже пишу несколько слов, поскольку чувствую себя обязанной ответить. «Я в порядке. Прости. Рано ушла домой, не смогла остаться. Заберу свои вещи завтра, спасибо, что прихватила их. Целую».

Как и мама, Саммер заслуживает объяснения при личной встрече.

Расположившись на кровати Дуайта, забираюсь под одеяло и кладу голову на подушку. Множество мыслей мешают уснуть, поэтому просто тупо смотрю на стену, где висит выцветший плакат с периодической таблицей.

Пожалуй, я предпочла бы по-настоящему расстроиться из-за случившегося. Но я совсем ничего не чувствую. Этим вечером мне хотелось плакать только из страха, что тщательно выстроенная здесь жизнь новой Мэдисон будет разрушена.

Продолжаю смотреть на стену. И, честно говоря, меня слегка тошнит.

Не знаю, смогу ли после такого продолжать дружить с «модной тусовкой». Особенно учитывая, насколько осложнились наши с Брайсом отношения… У нас просто не получится. Но, кроме того, я не знаю, хочу ли вообще и дальше тусоваться с ними, называть их своими друзьями. Часть меня хочет окончательно с ними порвать.

Если бы все было так просто.

Ведь другая часть меня будет скучать по шуткам Адама и Рики, и по редким саркастическим и остроумным комментариям Маркуса, и по Саммер, поскольку она всегда была добра ко мне и никогда не заставляла меня чувствовать себя не в своей тарелке.

Я не знаю. Я честно не знаю, что делать и даже что думать обо всем этом сейчас.

Мне придется просто выждать и посмотреть, как будут развиваться события. Это единственный вариант. Это лучший вариант.

Немного успокоенная этой мыслью, я сворачиваюсь калачиком в кровати и закрываю глаза. Подушка приятно пахнет; постепенно я позволяю усталости нахлынуть; сон овладевает мной.

Я просыпаюсь в половине восьмого. Еще ужасно рано, но, даже проспав всего четыре часа, я чувствую себя намного лучше. Слышу лай собаки, сонно постанываю и переворачиваюсь на другой бок, утыкаясь лицом в подушку. Геллман, должно быть, служит в доме вместо будильника, если просыпается так рано каждое утро.