«Просто доберись до своего шкафчика, Мэдисон. Просто доберись до своего шкафчика…» Я твержу себе это снова и снова, будто в шкафчике таится мое убежище от всего происходящего.

Я больше не хочу искать остальных ребят. Даже Саммер. Найду их позже. Мне просто нужно добраться до своего шкафчика и спрятаться в туалете на время классного часа, а потом пойти на урок истории, а потом – на урок живописи и фотографии. Двадцать пять минут. Я справлюсь с этим. Двадцать пять минут. И все.

Я добираюсь, наконец, до шкафчика… и мир вокруг останавливается. Все замирает на один ужасный, бесконечный миг.

Один из многочисленных листов бумаги прикреплен к двери моего шкафчика на уровне глаз – видимо, кем-то, кто знает о моем невысоком росте. Протягиваю руку и срываю его. Это фотография – не самого лучшего качества, немного нечеткая, но на ней вполне можно различить происходящее.

На снимке мы с Дуайтом целуемся в библиотеке.

Ошибки тут быть не может; нас нельзя перепутать ни с кем другим. Не знаю, кто сделал этот снимок и зачем повесил его на мой шкафчик, но сейчас это и не важно. Это не меняет факта: фотографии разбросали по всей школе, и все их уже видели.

Поднимаю голову и медленно поворачиваю ее из стороны в сторону. Наконец замечаю его: Дуайт срывает фотографию, приклеенную к его шкафчику, бледнеет и сглатывает. Затем комкает снимок в кулаке, поворачивается и тут же ловит мой взгляд.

Я снова смотрю на свой шкафчик, опуская руку с фотографией. И конечно, – вы только посмотрите, кто бы мог подумать? – там есть кое-что еще.

На дверце шкафчика нацарапаны буквы. Не нанесены спреем. Надпись теперь нельзя смыть, оттереть или как-то закрасить. Буквы выцарапаны прямо на шкафчике, неровные серебристые линии хорошо заметны на окрашенной дверце.

С—У—Ч—К—А.

Сучка.

Это слово так и пульсирует в моей голове, отдаваясь эхом.

Потом я вспоминаю, что мне нужно дышать, и делаю неглубокий, прерывистый вдох. И еще один. И еще и еще. Выдохнуть. Вдохнуть еще раз. И выдохнуть. Да. Вот так. Вот так, хорошо.

Медленно разжимаю пальцы, и фотография падает на пол. Отступаю на шаг назад от своего изуродованного шкафчика. Не слышу ничего, кроме перешептываний и собственного неглубокого дыхания.

– Шлюха, – кричит кто-то.

А затем слова начинают литься бесконечным потоком, обрушиваясь на меня со всех сторон: «О боже, как она посмела, бедный Брайс… я не понимаю, что случилось, она всегда казалась такой милой… я слышала, она переспала с этим Джастином, который пришел на бал с Тиффани… бедный Брайс…, я всегда знала, что она сучка ненормальная… шлюха… больная…» На этих словах шепот внезапно становится слишком громким, превращаясь в один сплошной гул в моей голове, и я больше не могу это терпеть.

Это намного хуже всего, чего я боялась.

Я опасалась раскрытия правды о моей прежней жизни. Не хотела, чтобы Толстуха Мэдди вернулась и преследовала меня, чтобы она разрушила ту жизнь, которую я для себя создала. Не единожды я не могла заснуть до утра, прокручивая в голове различные кошмарные сценарии, в которых все узнавали о моем прошлом.

Но это…

Это гораздо, гораздо хуже, чем я могла себе представить.

На этот раз не прошлое вернулось, чтобы преследовать меня. Все созданное здесь разрушило мое настоящее. Жизнь новой Мэдисон рассыпалась на куски. И старой Мэдисон больше нет нужды скрываться.

Я восстанавливаю вокруг себя стены, которые долгое время училась делать в Пайнфорде; никто не увидит моих слез. Я не доставлю им такого удовольствия и не покажу, что они задели меня, что они сломали меня.

Вставляю второй наушник в ухо, и звучащая музыка наполняет меня. Закидываю сумку повыше на плечо. Поворачиваюсь и ухожу.

Плевать, если я не выгляжу так, будто пытаюсь сохранить свое достоинство, будто мне плевать, что они говорят или думают обо мне. Просто не отрываю взгляда от своих ног; они двигаются ровно, одна впереди другой, голова опущена. Жаль только, я так коротко подстриглась, теперь мне не спрятаться за волосами.

Чувствую, как все больше сжимаюсь внутри. Мысленно словно сокращаюсь и прячусь глубоко в себя, превращаясь в рака, укрытого раковиной, который шаг за шагом движется по коридору.

Теперь все не так, как было в Пайнфорде. Теперь я не Толстуха Мэдди, которой не давали прохода. Все гораздо хуже.

Издалека до меня доносятся разговоры, пересуды… обидные слова в мой адрес. Кто-то загораживает мне дорогу; я вижу кроссовки и потертые внизу штанины джинсов. Останавливаюсь и поднимаю взгляд от ног к лицу. Брайс. Беззвучно, одними губами произношу его имя. Он что-то мне говорит. Вижу, как шевелятся его губы. Слышу его голос. Но умом слова не могу понять. Как будто я полностью отключилась. В голове слишком много звуков, а тело… просто существует. Поэтому я снова опускаю взгляд в пол, обхожу Брайса и иду дальше.

В конце концов захожу в кабинет музыки. Здесь никого нет. Только инструменты, пюпитры и стулья, расставленные вокруг дирижерской стойки. Вынимаю из ушей наушники и тут же вспоминаю, почему изначально стала ими пользоваться – музыка помогала заглушить мысли, когда наступала такая ужасная тишина, как сейчас.

Медленно наматываю провода наушников на айпод и кладу его на стол у входа. Роняю сумку на пол и стою так, не зная, куда себя деть, и тут открывается дверь.

– Мэдисон, ты?.. – Дуайт не заканчивает вопрос, и я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. Он не сводит с меня печального взгляда. Подходит ближе – медленно, осторожно, словно я какое-то дикое животное, которое в любой момент может разорвать его на куски. – Мэдисон… – Он настороженно смотрит на меня. – Все будет хорошо.

Он это серьезно?

Дуайт кладет руки мне на плечи и явно собирается что-то сказать – и я просто теряю над собой контроль. Сбрасываю руки Дуайта и отталкиваю его, грубо бросая при этом:

– Как ты можешь такое говорить? Ты даже представления не имеешь. Каким образом все будет хорошо?

Он ловит мои руки и прижимает их к своей груди, лишая возможности сопротивления. Я дергаюсь и извиваюсь, пытаясь вырваться, хотя знаю – это бесполезно.

Не могу дышать. Не могу дышать. Набираю воздух в легкие, но ничего не получается. Я больше не сопротивляюсь Дуайту; я пытаюсь вырваться, поскольку не могу дышать. Заметив, что со мной что-то происходит, Дуайт ослабляет хватку – но лишь слегка. Совсем он меня не отпускает. Просто помогает опуститься на пол и согнуться так, чтобы голова оказалась между коленями.

Затем он произносит три слова.

Для кого-то другого они, возможно, и не имеют смысла, но мне они более чем понятны, и этого достаточно. Голос Дуайта звучит мягко и спокойно, очень сдержанно, и я практически чувствую, как сказанные им слова утешения касаются моей кожи.

– Дайс, я слушаю.