– Руки! Кто такой?

– Грузчик я… Гружу… Ты чо, морячок?..

Пика вскинул руки, попятился, зацепился ногой за моток веревки – и рухнул навзничь со вскриком.

– Эй? – часовой осторожно подошел к Пике и потормошил носком сапога. Пика не пошевелился. Не отводя автоматного ствола, часовой нагнулся над ним, всматриваясь, – и тогда Пика, взвизгнув, резко дернул ППШ в сторону, а другой рукой выхватил из кармана нож и несколько раз пырнул часового в живот. Тот плавно осел на землю – тихо и мирно, как будто просто улегся спать.

Слон быстро подогнал фургон к контейнеру и остался ждать за рулем, пока Пика и еще трое урок перетаскивали товар в кузов.

Они с Лысым уже волокли на пару последний ящик, когда в горле у Пики булькнуло и он как будто вдруг поперхнулся и схватился рукой за шею, отпустив свой край ящика. Фанера с грохотом раскололась, банки американской тушенки покатились по грязи и ткнулись в бок часовому, неподвижно лежавшему в луже крови.

– Чо творишь, баклан?! – возмущенно зашипел Лысый.

Пика ему не ответил. Он стоял на коленях, ковыряя пальцами горло, перхая и хватая ртом воздух.

Гвоздь. Как будто в глотку ему засунули гвоздь острием вперед и теперь упрямо пропихивали по пищеводу, разрывая нутро. Пика выпучил глаза и сделал глотательное движение. Как-то раз в «Гранитном» он заглотнул гвоздь перед шмоном, предварительно, чтоб не пораниться, загнув кончик. Через день тот гвоздь Пика высрал, разогнул обратно и пару раз потом использовал как оружие; тот гвоздь остался на зоне… Этот гвоздь был не загнут. Он был мучительно острым. Проглотить его не удалось.

– Хватит, с-сука!.. – прохрипел Пика. – Вынь!.. Все скажу!.. – он скрючил в воздухе пальцы, словно пытаясь отвести от себя невидимую враждебную руку, и задрыгал ногами. – Я во Владивостоке… в порту…

Лысый, Слон и еще двое урок ошалело смотрели на Пику, сражавшегося и говорившего с пустотой. Между ног его расползалось темное пятно влаги. Лысый суеверно сплюнул через плечо и переглянулся со Слоном:

– Канаем.

– С этим чо? – Слон кивнул на Пику; тот уже не булькал и не брыкался, а, застыв, тяжело и часто дышал. – Тут бросим? Пришьем?

– Лучше в кузов, – поразмыслив, постановил Лысый. – А там посмотрим.

Дальний Восток. Урановый рудник «Гранитный».

Сентябрь 1945 г.

Аристов резко разжал кулак и выпустил гвоздь, обнаруженный им среди личных вещичек Пики. Вытер пот, обильно проступивший на лбу и висках, задул свечи. Вырвал лист из личного дела Пики, поверх папки сыпанул кокаин, гвоздем разделил на дорожки. Лист со списком Пикиных судимостей свернул в трубочку, втянул в ноздрю порошок.

Прилив сил ощутил практически сразу. Да и в общем, не так много он их потратил. Он готовился к худшему – что опять провалится на ту сторону. Что снова не повезет. Очень странно, что Кронин устранил Флинта, но оставил в живых второго свидетеля, Пику. Не в его привычках.

Впрочем, кто знает, какие теперь у Макса привычки.

Флинт – вот тот был действительно страшен. На границе миров. Чумной. На бледном коне. С темной тенью, присосавшейся к нему сзади, а потом внезапно исчезнувшей. Тень была полковнику непонятна: на той стороне теней не бывает.

Говорят, величайшие менталисты умеют переходить на ту сторону без урона для физической оболочки, без последствий, в виде бесплотной тени, и могут оставаться там сколько угодно… Это просто легенды. Полковник Аристов был величайшим из менталистов – но так не умел.

Аристов заскрипел зубами и поморщился. Пощупал себя под мышкой. Вскрытый с утра нагноившийся лимфоузел-бубон был все еще воспаленным, и боль отдавала в руку. Но это ладно, пройдет. В приграничье и на той стороне вечно цепляешь ментально всякую дрянь, а заодно страдает и тело. Хорошо, что надолго это не пристает.

Он втянул вторую дорожку, закрыл глаза и молча позвал Силовьева.

Тот явился спустя минуту с дымящейся жестяной кружкой в руке. Запнулся на пороге спальни начлага, едва не расплескав кофе.

– Идиот, – беззлобно констатировал Аристов. – Это самый простой барьер. Я ж тебе объяснил, что надо переступать его не только ногами, но и ментально.

– Виноват, забыл, – огорчился Силовьев, но тут же воспрянул. – Зато кофейку вам принес. Растворяшка американская – мертвого поднимает.

– Сахар?

– А то ж. Пять ложек, как вы любите, товарищ полковник.

– Молодец, хоть чего-то понял. Глюкоза, кофеин, допинг… Спиритуальные методы забирают все силы. А силы нам с тобой сейчас ох как нужны, Силовьев, – Аристов поднялся из-за стола, и сердце сразу бешено заколотилось. – Потому что мы с тобой наконец-то встали на след.

– Я не понял, товарищ полковник.

– Мы едем во Владивосток. Там есть тот, кто выведет нас на Кронина. Собирай манатки, Силовьев.

– Так точно, – без энтузиазма отозвался майор и остался стоять на месте.

– Что еще?

– Глеб Арнольдович… – Силовьев смущенно, по-пингвиньи переступил с ноги на ногу. – Вот вы злитесь, что я, дескать, необучаем, но ведь вы же ничего мне не объясняете!

Аристов отхлебнул кофе, удовлетворенно причмокнул.

– Ну, допустим, Силовьев, я готов ответить на три вопроса. Что тебе объяснить?

Силовьев возбужденно облизнул пересохшие губы – он не ожидал такой легкой победы.

– Вот та ампула, которую вы с собой возите… Из-за которой фикусы все подохли… Там какой-то яд или вирус?

– Ответ будет «нет».

– Так а что там?

– Эх, Силовьев, вместо одного вопроса зачем-то потратил два… В этой ампуле – мертвая вода, как в сказках. Разрушает молекулярные связи в любом живом организме. Причем мгновенно, и достаточно одной капли. Цепная реакция. Идеальное биологическое оружие. Разработано японцами в «Отряде-512».

– А при чем тут Кронин?

– Он разменная фигура. Пешка. А впрочем… – Аристов зажмурился и залпом всосал в себя сладкий, горячий кофе. – Нет, не пешка. Скорее ферзь. Только он про это забыл и живет как простая пешка.

– И на что мы его будем разменивать? На мертвую воду?

– У тебя, майор, попытки закончились, – Аристов вручил ему грязную чашку.

Выходя из комнаты, Силовьев споткнулся.

На холме с раскидистым деревом на вершине, на холме, который в деевской карте отмечен черным крестом, а поверх него моей кровью, на холме, по пути к которому мы убили шесть человек и одну белую лошадь, на холме, куда я привел поисковый отряд, – на этом холме совсем пусто. Здесь нет того, ради чего имело бы смысл под покровом ночи уйти из расположения гарнизона, и увести с собой четверых бойцов, и никогда не вернуться. Здесь нет того, ради чего имело бы смысл убивать. Здесь нет вообще ничего. Только кряжистое старое дерево, украшенное белыми ленточками, красными бумажными фонарями и колокольчиками из глины. Только тихое перезвякиванье, шуршанье и шелест. Только голый и каменистый, оплетенный набухшими корнями, как венами, склон.