где присутствовал Его Величество – дарить монаршей семье один танец, который они могли исполнить со своими избранниками, не стеснённые близостью подданных. Во времена правления Айрес привилегией не пользовались: наследник престола танцевать не любил, а королева никого не выделяла настолько, чтобы открыто признать фаворитом. И когда дирижёр объявлял королевский тильбейт, Её Величество милостивым жестом предлагала расступившимся придворным вернуться в центр зала – получить удовольствие за неё.

Сегодня королевский тильбейт танцевали впервые за много лет.

Сегодня керфианцы впервые за много лет за ним наблюдали.

Кончики пальцев соприкоснулись для завершающей фигуры. Сближение, кружение, взгляд глаза в глаза, – и с финальной трелью последних тактов Ева отступила на три шага для реверанса.

Аплодисменты были бурными. Ева полагала, что больше льстивыми, чем искренними, хотя как знать… Они приложили все усилия, чтобы увиденное пришлось двору по душе. Королевская мантия струилась по плечам Миракла бархатной волной – не кровью, как наряды Айрес, а алым маревом заката; зубцы короны сияли на тёмных волосах жёлтыми звёздами. Еву окутывало мягкое мерцание парчовой белизны. Платье выбрали простого строгого фасона: без намёка на вырез, с пышной юбкой, сдержанно отделанной золотом и янтарными кристаллами. Длинные рукава незаметно переходили в атласные перчатки, горло закрывал кружевной воротник.

Платье было прекрасным. Не слишком модным, но, как заметила Мирана Тибель, Ева теперь будет диктовать собственную моду – и лучше, если она пойдёт вразрез с той, что задавала Айрес. Ещё платье было практичным: за атласом и плотной парчой никто не заметит, как холодна скрываемая ими кожа. В нём Ева могла не бояться случайных прикосновений.

Ещё платье выбирала Мирана Тибель, и эта женщина являла собой чуть ли не единственную причину жалеть, что из двух братьев Ева предпочла некоронованного. Свекровь ей досталась бы мировая. И не потому, что после Айрес любая свекровь покажется ангелом во плоти.

Аплодисменты стихли, когда сиятельная публика поняла, что они с Мирком не собираются уходить, выжидая чего-то в центре зала. Это вызвало у Евы фантом знакомого ощущения под ложечкой – оно всегда терзало её на сцене в короткую паузу между приветственными овациями и первыми звуками виолончели. Волнение уходило, стоило смычку коснуться струн, но не раньше.

Овации перед этим представлением были куда бурнее тех, которыми Еву встречали обычно. Это самую капельку сбивало с толку.

– Лиоретта, – произнёс Миракл в воцарившейся тишине, – перед лицом богов и людей я спрашиваю: разделите ли вы со мной тяготы трона и бремя короны?

Придворные ахнули. Оставалось лишь гадать, насколько наигранно. Этого следовало ожидать: любому было ясно, что ещё должен сделать Миракл тирин Тибель, чтобы развеять последние сомнения в законности своей коронации.

Формулировка керфианского предложения руки и сердца Еве казалась забавной. Особенно королевского. Здешние короли могли жениться по любви, но вот объясняться в этой любви им приходилось донельзя формально. Нет, сперва у девушки (почти всегда) спрашивали согласия наедине, и там вполне можно было обойтись без церемонных фраз, – но потом ритуал требовалось повторить на публике, чтобы тут же совершить обручение.

Здесь невольно задумаешься, прежде чем радостно выпалить «да». Хотя, может, это в какой-то степени честно: намекнуть девушке, что супружеская жизнь выстлана не розами.

– Мой король, – сказала Ева, приложив максимум усилий, дабы звонкость ответа не вытеснила из голоса нежность, – я пойду с вами одной дорогой до тех пор, пока не оборвёт её Жнец.

Наверное, она могла и просто выпалить «да». Она ведь иномирянка, ей можно не знать положенного ответа. Вышло бы искренне, простодушно, даже трогательно. Но Еве не хотелось, чтобы уроки Эльена пропали даром.

Под аккомпанемент возобновившихся оваций Мирана Тибель шагнула из первого ряда зрителей к королю, ждущему мать. Госпожа полковник – в бархате цвета гречишного мёда под тёплый оттенок её глаз, с топазовым венцом в коротких пшеничных кудрях, с характером и чертами острыми, как осока – внушала восхищённый трепет. Стук её каблуков по мрамору пел звоном спускаемой тетивы. Пять дней назад она сменила полковничий мундир на сюртук Советника по военным делам, но ради коронации сына облачилась во фрак. Еву сперва поразило, что такое – женщина в брюках и фраке – допустимо при королевском дворе, да ещё в «отсталом» для землян мире, но различия в гендерной политике давали о себе знать.

Приблизившись, лиора Тибель с торжественной медлительностью сняла с себя венец. Без единого слова протянула его Мирку. Ещё один важный ритуал в обручальной традиции керфианцев: этим соблюдалась преемственность поколений, а заодно подтверждалось, что семья жениха одобряет грядущий союз. Будь отец Миракла жив, он сам поднял бы диадему с волос жены, чтобы передать в руки сына.

Мнение родителей невесты, что характерно, никого не интересовало. Даже будь они здесь и будь они против, с момента обручения девушка имела полное право уйти из родного дома и жить под крышей жениха. В этом мире табу на близость до брака не существовало.

– Венцом, лежавшим на челе моей матери, – сказал Миракл, поднимая диадему над Евиной головой, – беру с тебя зарок стать моей.

Украшение деликатно скользнуло в волосы. Золотые дужки, прежде покоившиеся на живой тёплой коже, приятно согрели кожу Евы, неизменно прохладную. Она почти видела, как сверкают солнечные топазы в обрамлении старого золота; как уместно они дополняют высокую причёску, как хорошо смотрятся с молочно-золотым платьем.

Это было очень важно – какую драгоценность из своей коллекции мать жениха пожертвует для невестки. Это несло в себе послание, и в данном случае оно считывалось предельно ясно. Диадема, что увенчала лоб Евы, некогда украшала причёску матери Айрес; это был венец, в котором к алтарю шла сама Мирана.

И это был венец королевы.

…«венец обручальный на чело её король истинный возложит»…

Эта мысль одновременно всплыла в стольких головах, что почти прозвучала вслух. И от осознания, что её роль в этом представлении подходит к концу, Еве сделалось немного жутко.

Оставалось последнее.

Когда ладони Миракла легли ей на плечи, Еве очень хотелось просто закрыть глаза, смирившись с неизбежным. Но трепетные влюблённые девы так себя не ведут. Сказки не заканчиваются тем, что прекрасный принц целует принцессу, пока та стоит безответной статуей; поэтому Ева улыбнулась и подалась навстречу, обвивая руками шею венценосного жениха.

Поцелуй был долгим, но целомудренным. Просто прикосновение одних сжатых губ к другим. Едва ли кого-то могла смутить подобная сдержанность. Самые подозрительные придворные сплетники должны были понять причины: влюблённые не хотят выставлять свои чувства напоказ. Особенно лиоретта, такая юная, такая милая в своей скромности.

О главной причине – с зимними глазами