Он нашел женщину, которая походила на зрелую версию новой жилицы старушек; она пряталась в спальне и была забрызгана кровью. Угрожая ей кухонным ножом, он загнал ее в морозильник. Дабни испугался, что иначе она может выползти через окно. Возможно, сошла бы и кладовка, но Дабни не знал, как ее запереть, и, в любом случае, было слишком хлопотно выгружать оттуда всё, что эта женщина могла использовать как оружие. Она явно была опасна.

Проще было сунуть ее в пустой холодильник в подполе и навалить сверху какое-то барахло.

Она попросила:

– Пожалуйста, не надо.

– Он не включен, – сказал Дабни.

– Просто отпусти меня.

– Заткнись, – велел он.

Этого приступа храбрости было, пожалуй, многовато для Дабни Питтса. Он сомневался, что создан для подвигов. Он неплохо жил – так казалось Дабни – пока недавний крутой поворот не привел его в съемную комнату в Райдер-Хаус, после того как он истратил последние деньги, предназначенные для уплаты за жилье, на травку и прокатный фильм – ту новую комедию, где были домик на пляже и актриса, которая так ему нравилась.

– Помощь близко, – сказал он Олли.

Возможно, он ошибался. Это были не тот район и не тот дом, куда обычно спешили копы. Не то что чистенькие белые кварталы, где не случается ничего плохого. Все, включая копов, вполне ожидали, что в Райдер-Хаус случится что-нибудь плохое. От этого ситуация не становилась лучше; просто она казалась менее срочной.

Дабни сомневался, что Олли в сознании и слышит его. Он заметил, что у Мэгз слегка идет кровь из ушей. Выглядело это скверно.

Он подумал, что нужно сопроводить ту женщину, под угрозой ножа, к копам. Возможно. От одной мысли об этом ему сделалось нехорошо. Даже не будь у Дабни условных сроков, его смелость и так подверглась чрезмерным испытаниям; он чувствовал себя крайне неуютно в этом темном доме, с двумя женщинами, которые выглядели слишком неживыми, и еще одной, которая применила какое-то насилие и теперь была забаррикадирована в отключенном холодильнике внизу.

Дабни подумал, что впредь будет храбрее. Он позвонит сестре и извинится за то, что вытащил деньги из пустой банки от кофе. Он еще выплывет. Может быть, он не создан для побед, но он не создан и для ЭТОГО. Он сумеет нарастить мышцы.

Он сел рядом с Олли и взял ее за руку. Рука была очень холодная. Дабни сказал:

– Держитесь.

Ронан был тучей, и из него шел дождь.

– Все считают, что их мир – единственный. Блоха считает, что мир – это собака. Собака считает, что мир – это конура. Охотник считает, что мир – это его страна. Король считает, что мир – это земной шар. Чем дальше, чем шире, чем выше, тем ясней понимаешь, что до сих пор неверно оценивал границы возможного. Правильного и неправильного. Того, чему можно верить. Перспектива, Ронан Линч, – сказал Брайд. – Вот чему ты должен научиться.

Картинка путалась, ей недоставало ясности сна в особняке. Ронан не помнил, о чем он тогда грезил – только что в прошлый раз было яснее, чем теперь. В основном он помнил лишь одно: что он – облако. Было так спокойно. Никто не ожидал от облака многого – оно делало то, для чего было создано. Снизу доносился легкий шепот осадков.

– Ты всю ночь собираешься так провести? – спросил Брайд.

Ронан не ответил, потому что был облаком. В общем, он радовался, что не надо поддерживать разговор. Слова утомляли, и он с облегчением обнаружил, что у него нет органов речи. Он распространился по бесцветному небу и выпустил еще немного дождя. И погремел громом.

В голосе Брайда послышалась легкая досада.

– Ты никуда не уйдешь, поэтому я буду говорить. Ты затихнешь?

Гром смолк, но не до конца – Ронан превратил его в тихий гул.

– Возможно, ты уже слышал об этом, поскольку твой отец уроженец Белфаста, а мать – сон уроженца Белфаста. Я расскажу тебе историю о Соколе с Акилла. Сокол с Акилла был самым старым человеком в Ирландии, так гласит легенда. Его звали Финтан сын Бокры, и он родился совсем в других краях, а когда миру стал грозить потоп, бежал в Ирландию вместе с двумя мужчинами и пятьюдесятью женщинами. Потоп унес его спутников и все глупое человечество, но Финтан превратился в лосося и выжил.

Ронан смутно видел с высоты, как дождь выбивал забавные углубления на обширной поверхности моря. В глубине он заметил лосося, рассекавшего воду. Во сне Ронан мог быть одновременно над водой и под ней; он наблюдал, как лосось пробирается сквозь причудливые леса водорослей и ускользает от жутких тварей, живущих в открытом море.

– Финтан плавал в океане и узнал об этом странном мире всё, что было ему недоступно в человеческом виде. Когда потоп схлынул, он снова мог стать человеком, однако его интересовали миры помимо того, в котором он родился. Изучив мир людей и мир рыб, он превратился в сокола и следующие пять тысяч лет летал в небесах, став величайшим мудрецом в Ирландии.

Теперь и Ронан увидел это – сокола с хрустящим оперением, который пронесся сквозь него, так ловко и проворно, что не успел намокнуть.

– Можно узнать многое, если смотреть чужими глазами, – произнес Брайд с легкой грустью. – Можно узнать многое, если смотреть снизу или с высоты. Можно узнать многое, глядя, как поколения живут и умирают, пока ты паришь медленными кругами в вечно меняющемся небе.

Облако, которое было Ронаном, полилось дождем на светлый берег возле бирюзового моря. И ему снова сделалось паршиво. Он загромыхал; слова возвращались, а Ронан этого не хотел.

Брайд сказал:

– Одни истории гласят, что Финтан в конце концов снова стал человеком и умер. Но в других говорится, что он по-прежнему там, наверху, парит высоко над миром, держа в своем древнем уме всю мудрость мира и все секреты. Пять тысяч лет знания, пять тысяч лет, проведенных внизу и наверху. Представь, чтó можно узнать, если ты вытянешь руку – и на нее сядет Сокол с Акилла.

Сон внезапно изменился.

Ронан стоял на знакомом холодном берегу. Туча пропала, и к нему вернулся человеческий облик. Ветер трепал одежду и бросал песок о кожу, пока Ронан смотрел на бирюзовое море. Он, не оборачиваясь, мог сказать, что за спиной у него громоздятся черные скалы.

Мир «Темной леди».

Ронан остро ощущал свое присутствие здесь, на этом берегу. Картина, подумал он. Очевидно, картина вернулась к Диклану.

– Вот и ты опять, – сухо сказал Брайд.

Он был здесь, да – и теперь, когда Ронан перестал быть тучей, в его сознании появилось место для человеческих тревог.

– Мэтью меня ненавидит.

– А ты хотел, чтобы он вечно оставался дураком? – спросил Брайд. – Мудрость тяжела. Думаешь, соколу всегда нравилось то, что он узнал?

– Мэтью думает, я обманщик.

– Возможно, – сказал Брайд, – тебе не следовало лгать.