Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ронан заложил руки за шею, совсем как Мэтью в церкви. И закрыл глаза.
– Может быть, в следующий раз тебе стоит превратиться в сон, – продолжал Брайд. – Как ты думаешь, чего хотят сны?
– Пошел ты.
– Чего хотят сны?
– Я сейчас не настроен играть.
– Чего хотят сны?
Ронан открыл глаза.
– Жить без сновидца.
– Посмотри на меня, – велел Брайд.
Ронан повернулся, заслонив глаза. Высоко на черной скале виднелся силуэт на сером фоне.
– Ты готов к новому этапу игры, – крикнул сверху Брайд. – Я тоже. Но сгореть неохота. Жди, приказываю я себе, жди, не торопись, летай высокими кругами, наблюдай.
– Не говори, что я не спас Хеннесси, – сказал Ронан. – Я был там. Я выполнил свой долг.
– Ей просто страшно. Она знает, о чем мечтают сны, и хочет этого для своих снов. Ты хочешь этого для Мэтью?
Он и так знал, что Ронан хотел этого для Мэтью. Можно было и не говорить. Ронан желал этого с тех пор, когда понял, что Мэтью – его сон.
Брайд сказал:
– Я тоже хочу.
– Ты знаешь, как это сделать?
Силуэт на скале посмотрел на него, словно ища легендарного сокола. Ронан увидел, как он расправил плечи. Брайд готовился. Собирался с силами.
– Следующая клеточка, – сказал он. – Зайцы бегут к тебе. Следующая клеточка. Ты готов?
Ронан вытянул руки. «Я же здесь, так?»
Брайд произнес:
– Ты ждал меня, она ждала тебя. Когда она протянет руку, ответь на зов. Помни, что у соколов есть когти.
Ронан проснулся.
Было раннее-раннее утро. Сквозь жалюзи пробивался уродливый оранжевый свет уличных фонарей, полосуя комнату. На тумбочке звонил телефон.
Ронан ответил.
Десять лет назад Дж. Х. Хеннесси застрелилась.
Один выстрел из пистолета сорок пятого калибра. Пистолет принадлежал другу семьи, так говорилось в отчетах. Оружие было зарегистрировано, всё в порядке, за исключением того, что оно кого-то убило, а может быть, это тоже не выходило за рамки нормы, потому что разве не об этом мечтает каждый мужчина? Когда мать покончила с собой, играла музыка, старый джаз. Женский голос весело подскакивал на фоне шипения и треска. Джей стояла в просторной кладовке. Лампа не горела. Свет проникал только сквозь маленькое, высоко расположенное окно, и всё, на что он падал, становилось серым. На Джей были лифчик, трусы и халат. Макияж размазался по лицу. Она держала пистолет, поднеся его к голове, и ждала, когда откроется дверь.
В отчетах этого не было, но Хеннесси знала, потому что именно она открыла дверь.
– Мама? – сказала Хеннесси.
– Ты не будешь по мне скучать, – ответила мать.
– Подожди, – попросила Хеннесси.
Сверкнул выстрел.
В отчетах также не говорилось, что Джей умерла разочарованной. В кладовку должна была заглянуть вовсе не Джордан Хеннесси, ее дочь. Предполагалось, что это будет Билл Дауэр. Всю неделю она добивалась его внимания с помощью чеков и балансов, эмоциональных вспышек и тихих отступлений, а потом подытожила эти эмоциональные качели, спрятавшись в кладовке с пистолетом. Хеннесси теперь понимала, что Билл Дауэр должен был пожалеть Джей и отправиться на поиски; он должен был вынуть пистолет из ее руки. Хеннесси теперь понимала, что не играла никакой роли в этом уравнении, в котором всегда были только две переменные – Джей и Билл Дауэр. Хеннесси оказалась тем невнятным балластом посередке, который нужен только для взаимодействия с переменной.
Дверь кладовки должна была открыть не она.
Это был должен сделать Билл Дауэр.
Это был должен сделать Билл Дауэр.
Это был должен сделать Билл Дауэр.
Но Хеннесси разрушила замысел. Тем, что загубила эффект неожиданности от Джей с пистолетом, и тем, что доказала: Билл Дауэр не придет, игра окончена.
Всё, что она могла сказать…
«Подожди».
Впоследствии психологи объявили, что она восприняла случившееся гораздо лучше, чем они ожидали.
Ну разумеется, думала Хеннесси. Она много лет ожидала, что мать убьет либо себя, либо ее.
Билл Дауэр сказал, что Джей была сплошной проблемой. Такой прекрасной проблемой.
Какова мать, такова и дочь.
Хеннесси подумала: а вот Джордан не была проблемой. Все проблемы Джордан проистекали от того, что она жила с Хеннесси. С Хеннесси, которая сказала ей худшее из возможного на парковке у Сенко накануне вечером. Откуда только взялась эта злоба? Неужели она и правда чванилась тем, что она – сновидец, а Джордан – только сон? Как будто Джордан не была по жизни рассудительней во всех возможных смыслах.
Вполне в духе Хеннесси, что уж.
Она знала, что девочки разочарованы. Она видела это на их лицах, когда вернулась. Джордан была права. Что-то в Ронане Линче, втором сновидце, вселило в них надежду. Они видели, на что он способен, и решили, что Хеннесси, если ей немножко помочь, сумеет сделать то же самое. Они не понимали.
– Где Джордан? – спросила Джун.
– Мы поругались, – ответила Хеннесси. – Забейте.
И по их лицам она поняла, что они гордятся Джордан.
Она прокралась в студию, чтобы покурить. Хеннесси страшно не нравилось, что они были полны надежды, но еще больше не нравилось, что эта надежда относилась к ней. Их снова ждало разочарование. Она всегда подводила своих бедных девочек. Ну и бардак.
На рассвете у нее сработал будильник, и, вместо того чтобы установить его заново, она позвонила Ронану Линчу.
Они встретились в кафе под названием «Шенандоа», неподалеку от Гейнсвилла – оно было расположено в противоположной утреннему движению стороне и открыто в тот нелепо ранний час, когда Хеннесси позвонила Ронану. Оно не пустовало, как можно было ожидать, учитывая время; посетители слегка напоминали дальнобойщиков, хотя само по себе кафе выглядело гораздо изысканнее, чем типичная забегаловка на шоссе. Покоробившиеся деревянные полы, грубые магазинные шкафы от пола до потолка, стеклянные столы, похожие на витрины. Сотни – и даже тысячи – безделушек. Судя по табличке у кассы, эти вещицы дарили люди со всего света. Одни явно были ценными (например, тонкие, как бумага, фарфоровые чашечки), другие совсем пустяковыми (например, резиновые утята в виде Дракулы). В итоге получилась инсталляция, в которой мерилом успеха была не столько цена, сколько блеск.
Хеннесси и Ронана провели к столику, где под стеклом лежали стальные розы, золотистые колокольчики и окарины. На полке рядом стояли шкатулки в виде книг, корабли в бутылках и ножи для писем в виде Экскалибура.