Ронан покачал головой. В его голосе послышалась смесь восхищения и недоверия.

– Ну ты ненормальная. Совсем берега потеряла. Ты и за минуту до смерти будешь гнать.

Хеннесси слабо рассмеялась и сунула в рот кусок тоста. У нее не пошла кровь. Она сказала про Кружево вслух, а кровь не пошла. На горле не появилась очередная татуировка. Ронан был прав. Она не спала. Не спала. Не спала.

Таймер выключился. Она запустила его снова.

– Мой парень видел что-то похожее, – сказал Ронан. – Не знаю – может, это то же самое, что видишь ты. Но он ясновидящий… и он описал нечто подобное. И тоже перепугался насмерть.

– Как он называл эту штуку?

Ронан поддел на вилку третий кусочек вафли.

– Никак. Он орал. Как перед смертью. Когда я спросил, что случилось, он сказал – оно его увидело. По ходу, это было самое страшное, что он мог представить.

– Кажется, совпадает, – произнесла Хеннесси. Она всё еще дрожала, но смогла отхлебнуть кофе. Венди принесла апельсиновый сок, погладила ее по руке и ушла. – Мне нравится эта тетка. Ее ничто не смущает.

– Каким образом Кружево вредит тебе?

Хеннесси помедлила – не потому что было еще страшнее, а потому что этот процесс не подчинялся нормальной логике. Он подчинялся логике сна, а обычные правила не годились.

– Оно… оно хочет выйти. Оно хочет, чтобы я его вывела. Оно знает, что я могу. Поэтому… я вроде как с ним сражаюсь. Сопротивляюсь. И я знаю, что Кружево мстит мне за это. Оно говорит – если я его не выпущу, оно меня убьет.

– Оно разговаривает?

– Не совсем. Это как… язык снов. Оно, типа, говорит вслух, хотя на самом деле нет.

Ронан кивнул. Он понимал.

– Оно говорит, что убило мою мать и убьет меня.

У Ронана внезапно вспыхнули глаза, как у хищной птицы. Он уточнил:

– А оно правда убило ее?

– Она выстрелила себе в голову, – сказала Хеннесси.

– Значит, оно врет. Или врет твое подсознание.

– Что? – резко спросила Хеннесси.

Ронан поднял глаза и уронил с вилки последний кусочек вафли.

– Или оно настоящее, или это твое подсознание. Как мои ночные ужасы…

Он помедлил, нахмурившись, как будто что-то в собственных словах озадачило его.

Хеннесси сказала:

– Значит, Брайд – тоже твое подсознание?

– Брайд знает то, чего не знаю я, например что ты тонула, – заметил Ронан. – А что знает Кружево?

Хеннесси задумалась и ответила:

– Твоего парня.

Стрела попала в цель.

– Брайд велел мне не говорить этого, – сказал Ронан. – Не спрашивать, есть ли в моих снах что-то настоящее. Он сказал, что для сновидцев всё всегда настоящее, потому что мы принадлежим обоим мирам. Здешнему и сонному. И один не менее реален, чем другой.

– Ты в это веришь? Когда тебе снится, что ты стоишь голый в классе, это по-настоящему?

Вместо ответа Ронан сказал:

– Я многого не понимаю. Откуда берутся двойники?

– Ну, я должна что-то принести из сна, – ответила Хеннесси. – А притащить Кружево нельзя.

У Ронана загудел телефон. Сообщение от Диклана. Ронан не стал читать.

– Подожди. А почему нельзя просто не приносить ничего?

Она не поняла.

– Ты хочешь сказать, что не умеешь удерживать сны в голове?

Хеннесси раздраженно щелкнула по телефону.

– Как ты думаешь, почему последние десять лет я ставлю таймер? Чисто по приколу?

– А как было до Кружева? В те времена ты вряд ли приносила что-то с собой каждый раз, когда спала!

Он прочел ответ в ее лице.

– Блин. Ты хочешь сказать, что никогда ничего не могла с собой поделать?

– Ты меня нарочно бесишь?

– Я абсолютно серьезен. Ты не умеешь держать сны в голове?

– Я не знала никого, кто умел! И я пыталась что-то сделать. Девочки – это лучший вариант. В моем сне есть только я и оно; я не могу принести с собой его, поэтому приношу себя – двойника – и, когда просыпаюсь, оно мстит мне. И ставит свое клеймо.

Она показала на татуировку, стараясь к ней не прикасаться; кожа еще болела.

– И ты никому раньше об этом не рассказывала, – произнес Ронан. – Все девочки думают, что тебя убивают двойники. Они не знают, что ты удерживаешь демона.

– Ну, можно и так сказать.

Ронан испустил долгий вздох.

– Твою мать, Брайд. И что мне делать?

Он достал бумажник и вытащил несколько банкнот. Бросив их на край стола, Ронан потер лицо рукой.

– Теперь ты понимаешь, почему я сказала, что ты не можешь мне помочь, – произнесла Хеннесси.

Но он отчасти уже помог. Когда она наконец выговорила это вслух, стало чуть менее страшно.

– Не могу, – согласился Ронан. – В одиночку – не могу. Как ты относишься к деревьям?

Фарух-Лейн наконец нашла Парцифаля – благодаря собакам.

Ночь прошла, и утро тоже – уже наступил день, когда она их увидела. Три лохматые дворняжки трех неопределенных форм интересовались мусорным баком позади торгового комплекса, и не было никакой причины останавливаться, кроме того, что Фарух-Лейн посетила мысль: «Вот ужас-то, если они едят Парцифаля».

Не было никаких поводов думать, что они делали именно это, но Фарух-Лейн так взволновалась, что остановилась возле мусорного бака, вылезла из машины и принялась прогонять собак, хлопая в ладоши и топая ногами. Сердце у нее неприятно колотилось. Она думала, что собаки возразят, но это были простые уличные псы, никакие не чудовища – они немедленно убежали с виноватым видом домашних собак, которых застигли на помойке.

И тут она увидела Парцифаля.

Точнее, его ноги, торчавшие из-за бака.

«О господи».

Она заставила себя сделать шаг, и еще один, и третий, пока не зашла в тень торгового центра.

Парцифаля не съели.

Дело обстояло хуже.

Фарух-Лейн часто думала, хотел ли брат убить и ее.

Он всё явственно рассчитал во время ее визита в Чикаго. Судя по рассказам очевидцев, бомба сработала в ту минуту, когда такси подъезжало к дому. Но трудно было сказать, хотел ли Натан, чтобы именно она первой обнаружила жертвы, или, напротив, ошибся в расчетах, предполагая, что Фарух-Лейн уже будет в доме в момент взрыва.

Она дала таксисту на чай, вытащила свой маленький красивый чемоданчик и посмотрела на родительский дом. Он как будто сошел с картинки – коричневый, с широкой лестницей, с лужайкой, на которой росли старые деревья и кусты. Именно о таком жилье мечтают люди, когда, вздыхая, впихиваются в одну комнату по четверо. Родители Фарух-Лейн зимой переехали в пригород, и этот дом должен был достаться ей. Они сказали: она – молодой специалист, который жаждет городской жизни; теперь она может взять на себя плату по закладной.