Ронан сказал:

– Мои родственники часто сюда ходили.

– Ты и Большой Диклан, – и она повторила: «Диклан», взяв заламинированное меню. Всё, что угодно, – при условии, что угодно тебе позавтракать. – Его имя просится на язык постоянно. На вкус оно как шоколад, правда?

Он посмотрел на Хеннесси молча и без особого восторга. Это осуждающее молчание было яснее слов. Оно намекало: «Очень глупо куражиться, когда я говорю совершенно серьезно, и нечего, блин, тратить время зря».

Хеннесси подняла бровь и ответила собственным молчанием, менее детальным. Оно подразумевало нечто вроде: «Прости, чувак, кураж – это всё, что мне остается, потому что я дико напугана и умираю».

«Грустно», – гласило молчание Ронана.

«Не нуждаюсь в твоей жалости», – ответило молчание Хеннесси.

– Доброе утро, ребята, – сказала официантка.

Она без всяких побуждений начала разливать кофе из старого металлического кофейника в кружки, уже стоявшие на салфетках. Официантка была пожилая женщина, полная, с ясными глазами. Бейджик с именем гласил «Венди», и это напоминало прозвище. Как будто ее настоящее имя было скрыто от завсегдатаев кафе «Шенандоа». Она наклонилась, чтобы принять заказ – конфиденциально, – словно выслушивала секретный доклад, потом постучала карандашом по блокноту и ушла.

Ронан ждал.

Хеннесси вздохнула, взяла кружку и привалилась к спинке сиденья. Она жалела, что нельзя курить. Нужно было куда-то девать руки.

– Ладно. Что ты хочешь знать? Мне снится один и тот же сон, с тех пор как умерла моя мать. Каждый раз, когда я отключаюсь настолько, чтобы успеть заснуть, он начинается, всегда одинаковый, всегда кошмар, всегда гадость.

– Что тебе снится?

– Я читала, – сказала Хеннесси, – что самый распространенный сон у американцев – падение. А я бы предположила, что сдача экзаменов. Говорят, этот сон часто видят перфекционисты.

– Что тебе снится?

– Говорят, влюбленные могут увидеть во сне одно и то же, если их головы лежат рядом, – добавила Хеннесси с ноткой отчаяния, показывая пальцами, как именно рядом. – Правда, это не доказано научно. По крайней мере, в последний раз я читала в Сети опровержение.

– Что тебе снится?

Венди поставила перед ними еду, заговорщицки наклонилась и спросила, нужны ли специи. Ронан молча устремил на нее тяжелый взгляд. Это молчание означало: «Отвали, у нас личный разговор».

Официантка похлопала его по руке.

– Ты похож на моего сына, – добродушно сказала она и удалилась.

Ронан перевел взгляд на Хеннесси, поверх вафли, на которой Венди нарисовала взбитыми сливками улыбку.

Хеннесси смотрела в тарелку, где лежали четыре треугольничка французского тоста и все указывали в одну сторону, на дверь. Она сглотнула.

– Я… – начала она.

Она старалась даже не думать об этом, когда бодрствовала. Сон казался заразным. Впервые за десять лет она подошла так близко, и ощущение было неприятное. Очень неприятное.

Больше Хеннесси ничего не сказала. Не могла. Джордан и остальные девочки снова будут разочарованы. Джордан понятия не имела, что происходит…

Ронан положил руки на стол ладонями вверх, и на мгновение Хеннесси подумала, что он имеет в виду «ну давай, колись». Но Ронан сказал:

– Это мне оставили кошмары.

Ей пришлось нагнуться, чтобы разглядеть. По предплечьям вились похожие на трещины белые шрамы, оставленные каким-то внушительным оружием.

– Ночные ужасы, – пояснил он. – Вот такие когти.

Ронан согнул пальцы и изобразил, как эти когти рвали его тело; пальцы перескочили через кожаные браслеты, которые скрывали самые жуткие следы, и поднялись до локтя.

– Два дня в больнице.

Он не добавил ничего сентиментального вроде «мы справимся» или «я там был, ты можешь мне доверять». Он просто убрал руки со стола и раздавил вилкой улыбку на вафлях. А потом сказал:

– Все думали, это было что-то простое, например бритва. Даже этого они, блин, не могли понять.

Ронан не был Джордан. Не был сном. Он знал, что это такое.

– Кружево, – прошептала Хеннесси.

Она услышала звон в ушах. Мелкие искры заплясали вокруг. Ей пришлось отставить кружку, потому что пальцы перестали ее удерживать; они ослабели, их покалывало. Хеннесси показалось, что от страха она сейчас вырубится. Где будильник…

Щелк.

Ронан щелкнул пальцами у Хеннесси перед носом. Она сосредоточилась на его пальцах, которые были прямо перед ней.

– Ты не спишь, – сказал он.

Хеннесси промолчала; тогда он протянул ей пустую кружку и велел:

– Подыши сюда.

Пока она дышала в холодную кружку, он разломил свою вафлю на четыре огромных куска и съел два.

– Там только я, – сказала Хеннесси – очень тихо. Ронану пришлось облокотиться на стол, чтобы расслышать. – И оно.

Оно разворачивалось в ее сознании, так же отчетливо, как во сне. Хеннесси – маленькая, бестелесная, хрупкая… все ее умения, сила и разум были нелепыми, чисто человеческими. А ОНО было огромным, человеческий ум не мог его охватить. И темным, но, опять-таки, слово «темный» не выражало всех нюансов. Форма и цвет – концепты трехмерного мира, а оно находилось за его пределами. Там, где оно ближе всего подступало к Хеннесси, виднелись геометрические щели и прорези, сквозь которые брезжил свет. Или, может, свет был у него внутри. Всё вместе походило на злое перекошенное лицо.

– Оно видит меня, – продолжала Хеннесси еще тише. Руки у нее дрожали. Господи, ОНО могло увидеть ее прямо сейчас, потому что она призналась, и этого было достаточно, чтобы ОНО проникло в реальный мир. – Сон начинается, и оно уже там, а потом замечает меня…

Теперь у Хеннесси дрожали и плечи. Она чувствовала, как на глаза навертываются слезы, но не могла справиться с ними.

Ронан внимательно и задумчиво наблюдал за ней.

– На что оно похоже?

– Кружево, – прошептала Хеннесси. – На кружево. Оно огромное. Не могу объяснить. Что-то такое…

Снова появилась Венди. Она держала кофейник, однако не спешила его поставить – официантка молча глядела на Хеннесси, у которой висели слезы на ресницах и дрожали руки, а еда на тарелке осталась нетронутой.

Ронан вновь устремил на Венди тяжелый взгляд, но это вышло недостаточно комплексно, чтобы послужить объяснением.

– Детка, ты в порядке? – ласково спросила Венди.

Икнув, Хеннесси проговорила полным слез голосом:

– Я от него беременна. Можно мне апельсинового соку?

Прежде чем исчезнуть, Венди устремила на Ронана далеко не материнский взгляд.