Добрыня ощутил взор посланца Смерти; словно чем-тоудивленный, он лишь скользнул взглядом по Добрыне, зато на буковинце задержалвзгляд несколько дольше. Добрыня стиснул челюсти и, ломая в себе страх ибеспомощность, как можно небрежнее кивнул на свободное место за его столом.Человек подошел так же бесшумно. Капюшон скрывал лицо до подбородка, так что самчеловек видел не дальше чем до середины столешницы. Подбородок белогомучнистого цвета, на Добрыню пахнуло холодом, словно отворилась дверь вхолодную зимнюю ночь.

Кровь похолодела уже в жилах. Он пытался сказать слово, ногубы застыли. Сердце превратилось в лед. Перед гостем в капюшоне поставиликувшин с вином, огромное блюдо, где четырьмя культяпками кверху лежал толькочто зажаренный ягненок. Гость обеими руками придвинул к себе блюдо. СноваДобрыня не столько заметил под опущенным капюшоном, сколько ощутил удивленныйвзгляд, который тот бросил на буковинца. Тот замер на той стороне стола, рукатак и не опустила пустую кружку на столешницу.

Добрыня с трудом заставил себя сглотнуть, прошептал:

— Что… там такого нет?

Гость кивнул, его руки жадно наливали вино, резали мясоогромными кусками. В полутьме под капюшоном смутно виднелась огромная пасть.Ароматные куски исчезали, словно падали в пропасть.

— Нет, — промычал он с набитым ртом. — Подчерным солнцем… ничего нет…

— Ничего? — прошептал Добрыня тоскливо.

— Ничего, — буркнул гость. — Ни-че-го…

Буковинец, сам бледный как смерть, поперхнулся, вскочилиз-за стола. Его трясло, глаза вылезали из орбит. Кто-то из доброхотов засоседним столом повернулся и постучал по спине, но буковинец, теперь ужекрасный как рак, стремглав выскочил, пронесся как заяц между столами.

Им видно было, как он торопливо говорил с хозяином, совалмонеты, что-то шептал на ухо. Добрыня проводил его долгим задумчивым взглядом.Леся фыркнула в спину, трусливый человечек ей очень не понравился. На витязяпосматривала с недоумением, какие-то странные разговоры, но женщине надлежитсидеть смирно и сопеть в тряпочку, вот она сидела и училась есть без чавканья.Добрыня жадно пил, словно вдруг очутился в жаркой пустыне под нещадным солнцем.

Наступило долгое молчание, прерываемое только стуком костейпо тарелке, плямканьем, звуками льющегося в кубки вина. Леся решилась наконецпроронить слово:

— Не по-мужски…

— Да? — спросил Добрыня.

— Конечно, — ответила она с убеждением. —Разве мужчины могут так бояться смерти?

Он смолчал, а она посмотрела с великим удивлением. Могут,ответил он мысленно. Еще как могут! Вся разница между трусом и храбрецом в том,что трус выказывает страх, а храбрец — нет. А из этого вытекает главное:кто как встретит свой смертный час. По-мужски — это значит достойно.

Человек с лицом под капюшоном тоже проводил долгим взглядомбуковинца, сказал насмешливо:

— Разница между трусом и отважным не так уж и велика,верно?

— Велика, — отрезал Добрыня. — Велика!

— Да?.. Гм… Впрочем, как посмотреть… Ведьхрабрец — это тот, кто смелее других несколько дольше…

Леся слушала их разговор непонимающе. Добрыня буркнул:

— Сходи посмотри, что за комнату нам отвели. Пустьсменят одеяло… если оно есть. Проверь светильники.

Леся с неудовольствием встала. Ее взгляд пробежал по темномупомещению, между столами узкий проход, придется протискиваться между широкимипотными спинами.

— Если меня кто-нибудь схватит лапать…

— Таких не хватают, — обронил Добрыня.

— Чего?

— У тебя не та стать, — объяснил он. — Иди!

Она ушла, а он, сразу забыв о ней, повернулся к посланцусмерти:

— Ты… за мной?

Посланец преисподней помедлил, покачал головой:

— Нет. Тут есть один… А потом, потом… Ага, затрясло?..Нет, потом все еще не ты! Сперва этот, которого ты зовешь буковинцем. Он умретчерез два часа.

Добрыня вылил последние капли из кувшина в кубок, потомоттуда — в рот. Посланец смотрел насмешливо. Добрыня и сам видел, чтоздесь пьют прямо из кувшинов, а еду хватают руками, как дикие люди. Но мужчинатем и отличается от мужика, что не теряется даже перед лицом гибели, а не точто в корчме с простолюдинами.

— Будь здоров, — обронил он холодно, — пойдувзгляну на свою постель.

Посланец смерти проводил его взглядом пустых глазниц.Добрыня не поверил бы, но существо из того мира смотрело ему в спину содобрительным восхищением.

Их комнатка оказалась крохотной, но опрятной. Толстаяслужанка торопливо меняла постель. Пахло травами, Леся умело набивала подушкисвежим сеном.

Дверь в комнату напротив открыта, там стучали молотки. Двоедюжих мужиков, поругиваясь, выдирали из пола ножки кровати. У стены уже стоялоогромное тележное колесо. Сам буковинец суетился, бросался то вытаскиватькровать, то со страхом выглядывал из двери.

Добрыня кивнул:

— Тебе бы встать из-за стола раньше.

— Да? — спросил буковинец. Его трясло, зубылязгали с такой силой, что перекусил бы самую толстую кость. — Теперь ужеи не знаю!.. Может, и лучше, если бы не знал… вот так прямо. Не видел этого… Ужи не знаю, куда и метнуться. Спрятаться? Но старики говорят: хоть круть, хотьверть, но даже в черепочке найдет тебя смерть!.. А за тридевять земель у менясил не хватит…

Добрыня пошарил за пазухой. Волшебный платок сам скользнул впальцы, ноздрей коснулся нежный ароматный запах. Он вспомнил светлое, чистоелицо принцессы, ее ясные, преданные глаза, в сердце кольнуло.

— На, — сказал он. — Взмахни и скажи, куда быхотел попасть…

Буковинец вытаращил глаза:

— И что?

— Окажешься там.

— Ну… в самом деле? Не задеру лапти кверху?

Добрыня сказал, теряя терпение:

— Не хочешь — не надо. Я разве принуждаю?

Буковинец торопливо выхватил из его пальцев платок. Глазаворовато бегали по суровому лицу витязя, пугливо посматривали на надменновыпяченную нижнюю челюсть, опускались на странный невесомый платочек.

— Странно только… Чтоб с таким сокровищем расстаться? Яж тебе никто… Ладно-ладно, ты же герой, по всему видно, а у героев своипричуды.

Он слегка взмахнул, в глазах страх, проговорил недоверчиво,но уже со страстной надеждой:

— В самом деле я смогу попасть на дальний остров Буян,что посреди неведомого моря-окияна?..

Добрыня не нашелся что ответить, сам не знал, вдруг фигурабуковинца дернулась, в глазах появилось дикое изумление. Пахнуло порывомсвежего воздуха, в котором ощутился аромат соленого моря.