Не оборачиваясь, ловил разговоры. Голоса все ещепотрясенные — слишком легко кияне перебили отборный отряд, но с другойстороны, верховный хан прав: Редужай сам напросился на схватку. Жужубун его непосылал. А когда пошлет в бой сам мудрый воитель Жужубун, тогда будут киян битьточно так же, как те побили отважного, но не очень умелого Редужая…

Киевские дружинники постояли еще некоторое время, словноутверждая победу, затем разом развернули коней и умело, не создавая толчеи,втянулись в ворота крепости.

Створки захлопнулись, на стене народу стало еще больше.Многие грозились кулаками, делали непристойные жесты, так свойственные черномулюду. Жужубун смотрел со спокойным хладнокровием. Силы города конечны, аСтепи — нет. Рано или поздно любой город начинает страдать от недостаткаеды и воды, от нехватки людей, что все же погибают на стенах.

Что ж, он возьмет их город намного раньше. Как толькоподвезут стенобитные машины, он отрубит стены, а его воинство ворвется в город…

Солнце поднялось за плечами выше. Ворота Киева заблестели,словно в самом деле выкованы из чистого злата. Жужубун всматривался в нихпристально, как вдруг створки, словно повинуясь взору, послушно раздвинулись.

Выехал рослый всадник на огромном коне. Створки тут жезакрылись. Степные удальцы помчались в его сторону, на ходу выдергивая сабли.Кто-то начал размахивать над головой арканом.

Всадник пустил коня легкой рысью в сторону холма. Удальцыналетели кучей, всадник легко отмахнулся. Жужубун не поверил глазам: сразу двоевылетели из седел. Конь всадника перешел на галоп. За спиной Жужубуна тревожнозадвигались телохранители, выдвинулись вперед.

— Нет, — сказал Жужубун. — Кто бы этотбогатырь ни был, он хочет говорить.

Всадник держался в седле легко, словно степняк, но доспехина нем блистали дорогие, ромейские, только шлем русский да конь не степной, акрупный, как арабский скакун, дорогой и явно неутомим в скачке.

На холм конь поднимался так же легко, как и несся поравнине. Жужубун всматривался в молодое безусое лицо богатыря. Сердце застучалотревожно и счастливо. Он боялся поверить глазам, ведь это его собственное лицо,только на тридцать лет моложе…

Всадник придержал коня, подъехал шагом. Телохранителизастыли с обнаженными саблями, Жужубун видел, как они бросают быстрые взглядыто на него, то на молодого героя.

— Сын мой, — вырвался из груди Жужубунакрик. — Сын!

Богатырь улыбнулся, словно солнце осветило его хмурое лицо.Они раскинули руки, обнялись, не слезая с коней. Телохранители со стукомбросали сабли в ножны. Глаза их не отрывались от отца и сына. Мало кто избогатырей сравняется ростом и дородностью со старым Жужубуном, но этот молодойвитязь на полголовы выше, в плечах шире, а сила в нем чувствуется непомерная…

Шаман пробурчал громко:

— Старый дурак… А кто обещал с меня шкуру содрать?

Жужубун крикнул счастливо, не выпуская из рук плечибогатыря:

— Эй, дайте ему меру золота!.. Все точно: я на холме,сын прискакал на добром коне…

Конь под Дюсеном весело помахивал гривой, гордясь такимвсадником. Жужубун смотрел с любовью.

— Это все твое войско? — спросил Дюсен.

— Не все! — ответил Жужубун обидчиво. — Этотолько передовой отряд. Остальное еще подходит.

— Нет, я хотел спросить, это все войско твое?

— Да, сын мой. Ты — сын верховного хана! Всявласть в Степи передана мне. Никогда еще в одной руке степного властелина несобиралась такая неслыханная мощь. Тысячи и тысячи молодых героев и богатырейприняли участие в Великом Походе. Но не только они… Все мужчины, кто можетдержаться в седле, двинулись на Киев. Скоро ты узришь это несметное войско! Встойбищах остались только женщины, старики и дети.

Дюсен с восторгом смотрел на восток. Там до самого горизонтатянутся шатры, а костры горят так часто, словно полыхает степь. Ветер донесзапах огромного войска, ржание коней, слышный гул множества топающих ног икопыт.

— Все время подходят новые силы, — сообщилЖужубун. — Завтра уже можно будет дать настоящий бой.

Дюсен некоторое время смотрел на исполинское войско, затемогонь в глазах погас, плечи опустились. Жужубун с удивлением видел, какпомрачнел его сын-богатырь.

— Отец, — сказал Дюсен медленно, — если ты всамом деле шел за мной… то зачем этот бой завтра?

Жужубун оглянулся на огромное поле, где не видно земли подрядами войск. На лице проступило на миг смущение, затем гордо выпрямился:

— Ты посмотри, какую силу привел!.. Мы не надеялись,что проклятый киевский каган струсит настолько, что отдаст тебя без боя.Все-таки слава о нем идет как о коварном, но отважном воине… Мы собиралисьвзять город и сжечь дотла, разметать головни, тебя вытащить связанного изподземелий… Кто же знал, что киевский князь, устрашившись нашей мощи, поспешноотдаст тебя сам? Сын мой, я не могу повернуть такое огромное войско. Да пустьсвершится предначертание… Да, мы на рассвете пойдем на приступ. Мы возьмем город,сожжем, развеем по ветру, мужчин и женщин зарежем на месте, а в полон возьмемтолько детей и молодых девушек. В неволе забудут родной язык, станутпеченегами. А на месте Киева будут пастись стада и табуны… Не будет большеКиевской Руси, а будет отныне и навеки Великая Печенежская Орда. Нет,Печенежский каганат…

Дюсен молча оглядывал поле. Отсюда с холма обзор широк, нокуда ни падал взор, везде бесчисленные костры, везде остроконечные юрты, вездегруппки всадников, объединенные родовым знаком, везде блестит оружие.

— Да, — сказал он наконец, — с этим войскомКиев взять можно…

Жужубун изумился:

— Что значит — можно?.. Возьмем обязательно. Безособых усилий. Но, сын мой, я не вижу в твоих глазах ликования. Почему? Ведьэто я, создающий первую империю печенегов, а ты — первый, кому ею править!

— Мне?

— Да, сын мой. Пользу извлечь можно отовсюду. Ты сиделза столом самого киевского кагана, слушал его речи, видел и запоминал, какговорит с воеводами, знатными людьми, послами, как умеет переламывать в свою пользуважные дела… Ты все это запомнил, сын мой! По глазам вижу. И ты будешь лучшимправителем, чем я. Я — последний из кочевых ханов, а ты будешь первым, ктоначнет править городами и землями.

Дюсен ощутил, как плечи расправляются шире, а телоналивается нечеловеческой мощью. Кровь прилила к сердцу, приятный жар потек потелу. Да, он давно подумывал, но никогда не произносил этого вслух, что надо быхоть часть своего народа посадить на землю, научить пахать и сеять. Но вот егоотец, старый и мудрый хан, никогда не покидавший Степи, ничего не зревший,кроме ее просторов, вдруг проник мудростью в суть вещей и говорит то жесамое!..