Паша, увлеченно о чем-то говоривший с Ларичевым, замолчал и повернулся к Вирову. Тот продолжил свой тост.

– Чтобы мы с вами еще много раз могли вот так собраться на презентации замечательных стихов, а стихи в «Вьюмеге» выходят исключительно замечательные, все это знают. Аполлон, у тебя прекрасные стихи, я надеюсь, у тебя будет еще много книг, в общем, ура!

Маленький прозрачный глоток побежал вниз по телу, отзываясь крошечными, еле заметными искорками грядущего удовольствия, которое вскоре, поднимаясь из неведомых недр тела к сердцу, вспыхнет ярким цветком счастья, красочным и недолгим. Надя взяла бутерброд с колбасой и подошла к Руслану и Насте, которые о чем-то спорили.

– Ты представляешь, – взмахнул руками Руслан, – ей нравится «Красота» в переводе Кобылинского! Настя, это же чистая попса!

– А тебе какой нравится?

– Ну Бальмонт, конечно!

– А Брюсов? Он неплохо переводил Бодлера, нет?

– Ну Брюсов, на мой взгляд, не очень. Ему не хватает самостийности.

– Чего не хватает? – спросила Настя.

– О господи, на ком я женился! – воскликнул Руслан. – Насть, ты куда? Ну вот, обиделась.

– От тебя, Виноградов, так все женщины разбегутся, – заметила Надя.

– Да я уже привык.

– Хорошая же девушка. Вы же женаты всего ничего, а она уже убегает.

– Ну что я могу сделать, вот такой я прекрасный! – улыбнулся Руслан. – А она вернется. Они сначала всегда возвращаются.

– У всех налито? – перекрывая гул неформального общения, прозвучал громкий голос Вирова. – Кому водки?

Поэты потянулись к столу, протягивая свои стаканчики, словно цветы, распускающие листья и бутоны перед солнечными лучами после дождя.

41. Тайные двери

Когда Надя пришла сюда с Лялиным, Дом Брюсова показался ей другим, словно она попала в незнакомое место. Возможно, сыграло свою роль время, как будто днем дом, в котором жил поэт, существовал под видом степенного старичка-музея, вечером же наступало время иных сил, открывающих для писателей другие двери, ведущие в измененное пространство. Она сама захотела сходить сюда с ним в субботу, чтобы отвлечься от ужасного случая на работе, случившегося по ее вине.

В редакции давно привыкли, что на Надю можно полностью положиться, она всегда соблюдала сроки и находила общий язык даже с самыми капризными авторами. Ее непосредственная руководительница, Клавдия Матвеевна, особо в Надину работу не вникала, доверяя ей как специалисту. И тут совершенно неожиданно для всех и особенно для нее самой случилось то, чего она невероятно боялась, когда только начинала работать редактором. Надя забыла отправить на верстку файл с последними правками автора, и книга ушла в печать без них. Все бы ничего, если бы это не была работа Карловича – худого въедливого историка на пенсии, дружившего с Кубениным. На самом деле его звали Карл Алексеевич, но в редакции называли Карлович, никто уже не помнил почему. От работы с его книгами старались отказаться, потому что он постоянно правил свой текст и жутко скандалил, если что-то упускали. Книга «Забытые тайны Гражданской войны» ушла в печать. Надя, потерявшая голову от вернувшейся любви, не вспомнила об этом злосчастном файле, даже когда книгу привезли из типографии. Обнаружилось это так. Клавдию Матвеевну срочно вызвал к себе Кубенин, из его кабинета она вернулась малинового цвета, и только когда начальница, задыхаясь от возмущения, выговаривала Наде, та с ужасом вспомнила о своей ошибке. На пятничную планерку она шла как на казнь, однако все обошлось, Виктор Григорьевич лишь призвал всех быть внимательнее в работе с авторским текстом.

Надя и Лялин прошли мимо лестницы и большого зеркала в гардероб.

– Я сто лет тут не был, – сказал Лялин, помогая Наде снять желтую шубку из искусственного меха.

– И что тут раньше было интересного?

– Ну как – музей. Кто бы мог подумать, что после пожара я приду сюда только сейчас. Да еще и не один…

– А что за пожар?

– Был пожар. Его хорошо потушили, но все, как ты понимаешь, залили водой. И вот мы, старшеклассники, помогали спасать книги. Я тогда у мамы попросил, помню, холщовые мешки, трудно было достать большую тару, а она работала на хлебозаводе. И в эти мешки грузили книги и вывозили.

– Ничего себе! Не знала про это. А сейчас все восстановили, как было раньше?

– Нет, раньше музеем был только первый этаж, и то не весь. На втором, по-моему, библиотека, а на третьем, мансардном, сидело правление Московского отделения Союза журналистов, вот у них-то и загорелось. Говорили, пожар от маленькой плитки случился, такие спиральные плитки, представляешь? Они иногда коротили.

Надя сначала представила каменную стенную плитку в виде спирали, которая никак не могла загореться. Но сразу же вспомнила, как в старших классах ездила к однокласснику на дачу и там видела маленькую электрическую, со спиральными конфорками.

– Да, представляю. А зачем им плитки?

– Ну как, чай вскипятить, суп подогреть.

– Представляю, как журналисты греют суп. Курили, небось!

– Может, и курили.

Лялин достал из внутреннего кармана темно-коричневый кошелек, собираясь расплатиться за билеты.

– Не надо, не надо! – почти подбежала к нему, неожиданно появившись из глубины зала, женщина в черном платье с короткими седыми волосами. – Я вас узнала, вы – Андрей Лялин.

Она поправила белую вязаную шаль на плечах.

– Пойдемте, я вам все покажу. Меня зовут Екатерина Рудольфовна. Рада видеть вас, – она внимательно посмотрела на Надю, – и вашу спутницу в нашем музее. Предлагаю начать осмотр с кабинета.

Втроем они вошли в комнату, где обычно поэты общались после мероприятий. Высокие белые двери, которые по вечерам были закрыты, и Надя никогда не обращала на них внимания, оказались входом в рабочий кабинет Брюсова. Кабинет писателя походил на многие другие – письменный стол с зеленым сукном, чернильница, листки рукописей, шкафы с книгами, бюсты и статуэтки.

– Извините, я вас на минуту покину, – сказала их сопровождающая и вышла, оставив Лялина и Надю наедине. Когда стук ее каблучков стих, Надя, обняв его за шею, подняла голову для поцелуя.

– Ты представляешь, я здесь никогда не была! Тысячу раз приходила, а вот в кабинете – впервые! Интересно, а может, они тут где-то еще и спальню прячут…

– Сейчас мы спросим, – рассмеялся Лялин, – меня сюда как-то друг привел к Чудецкой, он тогда писал диссертацию по Брюсову. Мы пришли на какое-то заседание, и я чуть с дуба не рухнул – там была дочь Бальмонта! Ну вот, тогда Чудецкая Елена Владимировна рассказала нам много интересного. Жена Брюсова ей говорила, он предложил замужество, но при условии, что с его стороны это будет свободный брак – музы нужны ему для творчества.