Каждый нормальный человек знает, что болеть — это плохо.Даже банальный грипп — это дурманящая температура, головная боль, резь вглазах, ноющие мышцы, противный кашель.

Но, впрочем, можно посмотреть и с другой стороны.

Давайте возьмем для примера именно грипп.

Холодный, противный день между осенью и зимой. На дорогах —каша из грязи, снега и воды. В небе — серая дрянь. На работе — аврал (каквариант: в школе контрольная, а в институте — сопромат). Вы просыпаетесь, сомерзением понимая, что вам предстоит долгий, гадкий, тяжелый день. Встаете, ночувствуете, что вас знобит, нос не дышит, а голова тяжелая. После короткогоразговора с женой или мамой вы решаете измерить температуру.

Тридцать семь и пять. Ого! Выше возможных погрешностей. Нопо здравому размышлению вы решаете измерить температуру повторно. Тридцать семьи семь!

Все понятно, у вас грипп. Конечно, врачи назовут его ОРВИ,поскольку эпидемия гриппа не объявлена, а не объявлена она по причинефинансовой невыгодности для государства. Не важно, лечение все равно одно. Вы снекоторым трудом дозваниваетесь до поликлиники, потом до работы (если ходить наработу вам еще рано, то мама звонит в школу) и сообщаете, невольно приглушаяголос и делая его максимально скорбным, что вас свалил грипп. Потом приходитзадерганная докторша, не снимая сапог, проходит к вашей разобранной постели,невнимательно выслушивает, смотрит на термометр и задает риторические вопросы.Через час вы, закутавшись в теплый халат и сочувствие домашних, сидите в креслеперед телевизором и смотрите какой-нибудь старый боевик или мультик. Вамрегулярно приносят горячий чай с медом, лимоном и вареньем. Спрашивают, какоеблюдо соизволит пропихнуть в себя ваш страдающий организм. Нежно трогают лобхолодной ладонью. Бегают в аптеку и приносят аспирин (шипучий или втаблетках?), витамины в радостных цветных коробочках, а заодно еще тягучий,неспешный детектив Рекса Стаута. Вы досматриваете мультики, принимаетелекарства, улыбаетесь жене (или маме) улыбкой умирающего на амбразуревражеского дота бойца и идете в кровать — читать о ленивом толстом сыщике и егобойком подтянутом помощнике. А за окном мерзость, гадость, сырость, Богрепетирует следующий потоп, мокрые люди гавкают друг на друга и занимаютсявсякой ерундой.

Какая это хорошая вещь — грипп, если его правильно пережить!

Конечно, если вы уже не на попечении мамы, а женой илиподругой не обзавелись, то все не так безоблачно. Но тут уж вы сами виноваты, инечего ругать несчастные вирусы!

Совсем другое дело, когда вы умираете.

Страшна не боль. Рано или поздно она уходит — либо ееубивают лекарства, либо для нее не остается больше места. Страшно остаться одинна один с вечностью, с падением в темную пустоту. Мир то сжимается в точку, имякоторой — ты, то взрывается бесконечным пространством, не безжалостным и незлым, но абсолютно равнодушным. Ты никто, и место твое — нигде. Ты можешьверить в Бога, можешь не бояться смерти, смеяться над ней и паясничать. Нокогда дыхание вечного ничто касается твоих губ, ты замолкаешь. Смерть тоже нежестока и не страшна. Она лишь открывает двери, за которыми ничего нет.

И ты делаешь этот шаг.

В одиночестве. Всегда в одиночестве.

Я то уплывал в черный океан, то выплывал к берегамреальности. В реальности было хуже. Боль держалась где-то рядом, она не ощущалась,как не ощущается скорость реактивного самолета при взгляде на далекую землю, ноподобно далекой земле — тянула к себе. Пол плясал и кружился подо мной,винтовая лестница штопором вкручивалась в начинку башни.

Меня нельзя убить. Никак нельзя. Феликс говорил, что в своейфункции я неуязвим. А я уже дома, я уже в башне, я таможенник…

Почему именно таможенник?

Дурацкая мысль перед смертью. Но она стала тем кусочкомжизни, за который я судорожно уцепился. Почему именно таможенник? Кто выбралмне эту судьбу — и зачем?

Я не хочу умирать, не зная ответ. Я не собираюсь никомумстить. Я не могу все исправить и всех победить. Но я хотя бы хочу знать своюсудьбу. Я должен выжить.

«Не получится», — шепнула темнота. «Не страдай. Закройглаза. Скажи себе — „я умираю“. Скажи и закрой глаза. Все это не важно. Все этоосталось в прошлой жизни. Все это осталось в жизни. Усни».

— Хрен там… — просипел я, глядя на вращающуюся винтом,расплывающуюся лестницу. — Хренушки.

Сердце стучит. Легкие дышат. Мозг не умер.

Я в своей функции. Я при исполнении. Меня так просто неубьешь. Не знаю, как все это работает, но если раны заживают бесследно, тозаживет и эта рана.

Кровотечение должно прекратиться. Первое — перестать терятькровь. Все, что уже выплеснулось в брюшную полость… все надо очистить. Кровь илимфу всосать через слизистые, очистить и запустить в большой кругкровообращения. Ошметки тканей, содержимое кишечника… все это удалить. Позвонкидолжны восстановиться. Спинной мозг — срастись. Кишечник — восстановитьцелостность. Мочевой пузырь — вырасти заново. Почки — регенерировать.

Где-то во мне мерзким хихикающим смехом зашелся в истерикеумный мальчик Кирилл, папа которого работал врачом. Темнота ему одобрительнокивнула.

Да, я все понимаю. Ткани человеческого тела плохорегенерируют. А с такой скоростью, чтобы опередить разгорающийся во мне сепсис,не регенерирует вообще ничто.

Но я же функционал. Я почти военный. Таможенник должен бытьготов вступить в схватку, получить очередь в упор и вернуться на рабочее место.

Значит, я должен справиться.

Потолок закрутился быстрее, в животе нарастал жар — и япозволил себе нырнуть в спасительные темные воды забвения.

В следующий раз я очнулся от жажды.

Бешено колотилось сердце. Тело пылало. В животе пульсировалаболь. Отвратительная вонь забивала дыхание.

Но по сравнению с жаждой все это было мелочью.

Пить. Шипящую минералку. Горячий чай с лимоном. Холодныйкисленький квас. Нет, это все полумеры… Ртом припасть к трубе, отвернутьхолодный кран и глотать прохладную, железом и затхлостью пахнущую воду.Опустить лицо в лужу, глотать стоялую теплую грязную жижу, ногами отпихиваявсех конкурирующих братцев Иванушек…

Вода есть на втором этаже. На столе. И на третьем — многоводы на кухне, в ванной…

Только жажда могла заставить меня сдвинуться с места. Ялежал ничком, это было уже хорошо. Выбросив вперед руки, я попытался подтянутьтело. Не получалось. Запекшаяся кровь присохла к полу. Я снова попробовал потащитьсебя вперед и непроизвольно попробовал упереться ногами.

Ноги шевельнулись. Даже перебитая нога… я скосил глаза —ниже грязной, перепачканной штанины шорт виднелась розовая кожа, окаймленнаякорочкой запекшейся крови.