Но Ухтомский услышал.

– Барсучье сало, безусловно, может помочь, оно весьма способствует вырабатыванию иммуноглобулинов, но я бы посоветовал попробовать антибиотики. Вы что-нибудь об этом слышали, Сеня? Ну, что я говорю, – Ухтомский в досаде хлопнул себя по лбу, – конечно же, не слышали, да и не могли… Об этих препаратах, вообще, мало кто знает. Они экспериментальные. Правда, американцы и англичане уже активно их используют. Для лечения всяческих инфекций. Вы представляете, Сеня, их получают из плесени. Из плесневого грибка. Наша Зиночка Ермольева из ВИЭМ грибком этим уже давно занимается… И предварительные данные просто потрясающие, я две недели назад ее отчет читал. Через Ладогу очередная корреспонденция пришла с первыми образцами препарата из Москвы. Они его уже на детях испытали – на безнадежных, естественно…

Тут профессор Ухтомский осекся, поймав Сенькин взгляд.

– А я безнадежный?

– Сеня, я не врач, но вижу, что ваше состояние весьма тяжелое. Однако безнадежным я бы его не назвал.

– А что это такое ВИЭМ? И кто это – Зиночка?

– Ох, простите великодушно! ВИЭМ – это Всесоюзный институт экспериментальной медицины. А профессор Ермольева Зинаида Виссарионовна заведует там отделом химии микробов и иммунитета. Наиталантливейший микробиолог. Между прочим, дочка казачьего есаула. А оба мужа сидят… Простите, привычка последние четыре года появилась, постоянно вспоминать – кто уже сидит, а кто ещё нет… Но это отношения к делу не имеет… Так вот, препарат этот, под кодовым названием «Крустозин», поразительно эффективно подавляет гнойные инфекции на животных моделях и в культурах микроорганизмов в чашках Петри. У нас при университете есть микробиологическая лаборатория – филиал ВИЭМ, так они уже вовсю пробуют препарат на палочке Коха, представляете? Вы ведь знаете, что туберкулез – это бактериальное заболевание, и возбудитель его зовется микобактериум туберкулезис, на латыни. А под микроскопом этот микроорганизм смотрится, как палочки… Забавно, не правда ли?

Ничего особо забавного Сенька во всем этом не находил. Но, слушая восторженные рассуждения профессора, подумал: «А ведь, похоже, приступы начинаются, как только я упоминаю о своем приключении. Как там говорила нойда? Время – весьма мстительная субстанция. И не переносит, когда с ним шутят! Да уж, тут не до шуток». – Безусловно, не до шуток, – подтвердил Ухтомский. Судя по всему, Сенька произнес последнюю фразу вслух. И, может, не только последнюю…

«Вот я уже и заговариваться начал», – подумал Сенька с тоской, и тревожно взглянул на профессора. Но тот что-то писал на листке бумаги, вырванном из толстой лабораторной тетради в черной клеенчатой обложке, извлеченной из портфельных недр.

– Никаких шуток! – повторил он, протягивая Сеньке сложенный вдвое лист.

– Очень советую вам, Сеня, немедленно пойти в институт туберкулеза и показаться профессору Перельману. Это ему записка. Леонид Рувимыч – с мировым именем специалист, руководит там отделом экспериментальной патологии. Он-то как раз образцы Зиночкины и получил, с ее плесневыми препаратами, с антибиотиками этими. У нас-то в университете их пока ещё только на морских свинках проверяют. А у него есть возможность уже в клинике попробовать. Прямо сейчас…

– Судя по всему, я здорово похож на морскую свинку, – опять попытался пошутить Сенька, хотя на душе у него было скверно…

– Да Господь с вами! Вы вовсе не похожи ни на какую морскую свинку, я-то ведь с ними, можно сказать, близко знаком, – тоже попытался пошутить в ответ Ухтомский. И горячо добавил: – Просто нужно использовать любой шанс! Согласны? Вам ещё рано умирать, Сенечка! – Да, пожалуй… А где этот институт? Туберкулезный?

– На Лиговке, там, где больница Воскова. 16-й трамвай туда ходит. Вернее, ходил раньше. Вот прямо сейчас и езжайте. Не тяните.

– Сейчас не могу, у меня дело одно есть. На Боровой…

– На Боровой? Так вам же на следующей остановке выходить. Кстати, оттуда и до Лиговки недалеко. Ежели пойти по улице Коломенской, мимо ветеринарной клиники, знаете, там, где лошадиные головы из стены торчат. Барельефы бронзовые. Так прямо на Лиговку и выйдете.

– А вам куда, Алексей Алексеевич?

– А мне в Техноложку, в Технологический институт. Коллеги с кафедры аналитической химии обещали поделиться кое-какими редкими реактивами для наших экспериментов. Они там ещё с менделеевских времен хранятся. Дмитрий Иванович ведь в Техноложке долго кафедрой заведовал, трактат «О соединениях спирта с водой» в ее стенах написал… Эх, плохо со спиртом сейчас, а ведь так необходим! – неожиданно закончил он. И, засмеявшись своим мыслям, добавил: – Для работы, конечно же, не для пития… – и по-заговорщицки подмигнул Сеньке добрым карим глазом.

Когда Сенька, распрощавшись с ним, с тяжелым сердцем двинулся на выход, академик Ухтомский бросил ему вслед:

– А как вы думаете, Семён, какова была вероятность нашей сегодняшней встречи? Сенька обернулся. Бородатое круглое лицо Алексея Алексеевича светилось лукавой улыбкой.

– Бесконечно малая! – ответил он сам на свой вопрос. И весело продолжил: – Но ведь вероятность нашей второй встречи весьма отлична от нуля, не так ли?

Сенька улыбнулся ему в ответ и согласно кивнул. С надеждой…

Увы, теория вероятностей – это всего лишь статистика, пригодная для обработки данных. А данные – это факты, используемые в качестве основы для анализа. Факты – это то, что уже свершились. И посему – предсказывать будущее на их основе – занятие не всегда благодарное…

Князь Алексей Алексеевич Ухтомский – один из последних смоленских Рюриковичей, гениальный физиолог, основоположник новой науки – философской антропологии, академик Академии наук СССР, создатель учения о доминанте – рабочем принципе нервных центров мозга, лауреат Ленинской премии, а в монашестве – брат Алипий умрет в конце августа 1942, от голода. Его нашли лежащим на давно не топленной плите, одетым в лиловый подрясник. Рядом лежала незаконченная рукопись статьи «Система нервных рефлексов в восходящем ряду». А в больших и добрых, но уже неживых руках Ухтомского было Евангелие… В комнате стояли две клетки с подопытными морскими свинками. Живыми. В их кормушках всё ещё лежали зернышки комбикорма…

Полпути от остановки трамвая до Боровой улицы Сенька проковылял довольно бодро, перебирая детали удивительной встречи в трамвае, а также наслаждаясь легким ароматом ванили, доносящимся со стороны находящейся поблизости кондитерской фабрики имени Крупской.

Фабрика эта, всем на удивление, продолжала работать, не останавливаясь ни на один день. Почти вся продукция шла на фронт. Из чего они там делали «Мишку на Севере» и «Грильяж», из каких таких заменителей и эрзацев, наверное, уже не узнает никто. Но пахло божественно.