Несчастливый брак дочери Елены был для Софьи причиной вечной грусти. Но еще больше печали ей доставляла борьба за права на московский престол ее старшего сына Василия, в которой ей пришлось принять деятельное участие. Пожалуй, этот эпизод из ее долгой и наполненной событиями жизни единственный, в котором Софья отважилась на решительные шаги.

В истории династического кризиса конца XV века много неясного. Мнения исследователей о причинах череды дворцовых конфликтов тех лет сильно разнятся. Отсутствие новых источников не позволяет полностью разобраться в противоречиях политической борьбы этой эпохи и мотивах поступков действующих лиц. Но главные этапы этого кризиса известны.

Всё началось в декабре 1497 года, когда великий князь узнал о готовящемся заговоре против сына Ивана Молодого и Елены Волошанки Дмитрия. Софья, Василий и их окружение знали о заговоре, а может быть, и участвовали в нем. Ответом Ивана III была опала на великую княгиню и ее старшего сына. Причастные к заговору люди были казнены.

«В лето 7006 (1497/98) по дьяволю действу восполеся князь велики Иван на сына своего князя Василья да и на жену на свою на великую княгиню Софью, да в той опале повелел казнити детей боярскых Володимера Елизарова сына Гусева, да князя Ивана Палецкого Хруля, да Поярка Рунова брата, да Сщавья Скрябина сына Травина, да Федота Стромилова сына, диака введеного, да Офонасья Яропкина. Казнища их на леду, головы им секоша декабря 27». По той причине, что в списке казненных Владимир Гусев стоит на первом месте, описанные события иногда называют «заговором дьяка Владимира Гусева». Приведенная цитата — фрагмент Свода 1518 года, составленного в правление Василия III, и потому эта опала представлена в источнике в самом негативном свете.

Сведения из новгородской Уваровской летописи говорят о причастности Василия к заговору. Федор Стромилов сообщил Василию, что Иван III хотел «пожаловать» Дмитрия-внука. «Василий составил заговор, к которому привлек группу своих сторонников. По данным летописца, заговорщики хотели бежать в Вологду и на Белоозеро, захватить там казну, а с князем Дмитрием расправиться». В последние годы «руководящая роль» Василия в этом заговоре справедливо ставится под сомнение, но «греческий след» во всей этой истории более чем вероятен. Мы уже упоминали о связях греков в белозерских землях, по-видимому, сложившихся в начале 1480-х годов.

Некоторые летописные своды содержат интересные детали, касающиеся участия в заговоре Софьи: «И в то время опалу положил князь на жену свою, на великую княгиню Софию, о том, что к ней приходиша бабы с зелием; обыскав тех баб лихих князь великии велел их казнити, потопити в Москве-реке нощию, а с нею с тех мест нача жити в брежении».

Это известие объясняет причину случившегося с Софьей и ее любимым сыном. Сама ли или под влиянием своего греческого окружения, советовавшего ей расправиться с Дмитрием, чтобы открыть путь к трону Василию, Софья — скорее всего, не без внутреннего трепета — попыталась отравить внука великого князя. Простить супруге такое злодейство Иван III не мог. Разгневанному государю могли вспомниться строки из распространенного на Руси «Слова о злых женах»: «Что есть жена зла? Кладязь (колодец. — Т. М.) смраден, стрела с чемером (с отравой. — Т. М.), ветр север, день неведрен (непогожий. — Т. М.), пустота дому, бешеная сука, неистова коза…»

Что могла чувствовать Софья, когда ее замысел не удался? Разве что убедиться в справедливости новозаветных слов: «Что бо пользы имать человек, приобретет мир весь, себе же погубив» (Лк. 9: 25). «Немил свет, когда друга нет», — вторит Евангелию пословица. Опальная супруга наверняка глубоко отчаялась, ведь она шла на грех не ради себя и своего личного благополучия, а ради сына. Казалось, она проиграла, и после раскрывшегося вероломства Василию никогда не стать великим князем.

Как могла Софья решиться на такое? По-видимому, ее религиозное чувство не было глубоким, а страх Божий не был силен. В глубине души она считала возможным устранить политического конкурента таким способом. Свою роль могли сыграть и уговоры со стороны близких к власти греков, ибо именно им присуще было желание поставить на московский престол Василия «Палеолога».

Оправданий для Софьи нет. Но как и любая грешница, она заслуживает не только осуждения, но и сострадания. Она невольно стала символом надежды для одних и символом циничной политической игры для других. Не слишком ли большую ответственность взвалили на ее женские плечи?

Впрочем, отсутствие оправдания не означает отсутствия объяснения выбранного ею метода действий. Софья считала возможным использовать любые средства для решения своих житейских задач. Она действовала по ложному принципу: если не помогают молитвы и свечки в храме, помогут заговор и зелье. Князь-перебежчик Андрей Курбский, находясь в Литве, называл Софью в своей «Истории о великом князе Московском» «чародеицей», намекая на ее связи со знахарями, колдунами и астрологами. В надежде на помощь темных сил Софья была не одинока. На Руси всегда было немало адептов различных оккультных течений — «волхвов», и конец XV столетия не был исключением. Скорее напротив: на рубеже XV–XVI веков знахари и астрологи буквально наводнили Москву. Они приезжали из Европы, преимущественно с посольствами из Италии и немецких земель, где — несмотря на осуждение подобных практик католической церковью — они были в большом почете. В Москве у них объявлялись поклонники и ученики. Эти люди забыли библейские слова, предостерегающие против прорицателей, гадателей, ворожей, обаятелей, вызывающих духов и вопрошающих мертвых: «мерзок пред Господом всякий, делающий это» (Втор. 18: 12).

Увлечение аристократии и гуманистов магией, алхимией, каббалой и астрологией — смердящая изнанка Ренессанса, эпохи, превозносившей гармонию, радость и красоту. Многие итальянские суверены держали при своих дворах астрологов, к советам которых относились с большим вниманием. Например, в главной зале палаццо Скифанойя в Ферраре — в той, где принимали послов и организовывали празднества, — в 1467–1470 годах Франческо дель Косса создал цикл фресок «Месяцы». Это, по сути, астрологические изображения, содержащие предсказания членам семьи герцогов Гонзага. Стены залы разделены на двенадцать секторов. Каждый сектор разделен на три части снизу вверх. В верхнем секторе было помещено изображение античного бога — покровителя месяца, в центре — положение зодиака, снизу — влияние зодиака на членов семьи Гонзага.

Миланские герцоги не отставали от правителей Феррары. Колдуны и каббалисты составляли трактаты для Франческо Сфорца и его наследников. При дворе Лодовико Моро огромным почтением пользовался астролог Амброджо да Розате, без совета с которым не принималось ни одного решения. В одной из своих речей герцог признался в полном доверии к астрологии, заявив, что «прежде он молился Богу, а затем обратился к звездам за руководством».

В Венеции и других итальянских городах гуманисты издавали астрологические трактаты. Среди выдающихся умов эпохи увлечение астрологией «возникает на почве веры во всеобщую подчиненность законам природы и связь всего со всем», что было осознано и остро прочувствовано гуманистами. Несмотря на то что некоторые видные гуманисты относились к астрологии с подозрением, замечая, что она «лишает людей спокойствия и наполняет душу устрашающими фантазиями», увлечение ею с каждым годом набирало обороты.