Сколько ни презирай суеверных, а ночью на кладбище каждому человеку жутковато, даже кладбищенскому сторожу. Мокрый снег чавкает под сапогами, небо очистилось, и светит луна. Палосич остался в лимузине, Власик — у самого входа на кладбище, а он медленно идет в сторону высокого беломраморного прямоугольника, увенчанного головой и рукой, испуганно прижатой к горлу. Шесть лет назад в эти ночные часы любимая Татька убила себя, и каждый год он приезжает сюда, где лежит ее прекрасное тело, ныне истлевшее. Как редко он дарил ей цветы при жизни и как часто привозит их сюда — белоснежные лилии, она их так любила, или дамасские белые розы «Мадам Харди», она называла их «сама элегантность». Он кладет большой букет поверх лежащей у подножия памятника чугунной розы, как сейчас, и садится на мраморную скамейку.

Шесть лет прошло с той самой черной ночи в его жизни, после которой он проснулся горестным вдовцом. Кладбище постепенно заселяется. Когда шесть лет назад сюда привезли Татьку, здесь ее уже ждали композитор Скрябин, революционер-анархист Кропоткин, писатель Фурманов, поэт Брюсов, режиссер Вахтангов, а также перенесенные из разоренных Симонова и Данилова монастырей Гоголь, отец и сын Аксаковы, Веневитинов, Языков, Хомяков. Потом неподалеку от них получил прописку Чехов, переехавший с основной территории монастыря, похоронили скульптора Андреева, автора памятника мрачному Гоголю, поэтов Багрицкого и Андрея Белого, психиатров Ганнушкина и Кащенко, циркача Дурова, писателя Гиляровского, певца Собинова, дипломата Чичерина, а в прошлом году на кладбище за южной стеной Новодевичьего монастыря обрели покой писатель-сатирик Ильф и театральный режиссер Станиславский.

В целом, вполне культурное соседство образовалось рядом с тобой, Татечка.

Он сидел и смотрел на ее руку, страдальческое милое лицо, на узорную башню монастыря и сияющий под луной купол колокольни. Вокруг ни души, и он может вполголоса поговорить.

— Вот, Татька, стало быть, отправили нынче Ваську Красного в военную авиашколу, — начал он в усвоенной манере бесед с женой, как если бы говорил какой-нибудь чеховский старичок у могилы безвременно ушедшей супруги. — Он дерзит, хулиганит, но парнишка славный у нас вырос. Книг не читает, поросенок эдакий, но остроумен, беседу поддержать умеет. Думается, в авиашколе из него все-таки толк получится. Если не будет с бутылочкой дружить, а то в последнее время завел себе стеклянную подружку. Я пресекаю, пресекаю, что ж ты думаешь, гляжу сквозь пальцы? Так что вот, улетел наш соколик в Качу. Это там, под Севастополем.

Он замолчал, оглядываясь по сторонам, не слышат ли. Удивительное совпадение — башня, рядом с которой он положил навсегда свою Татьку, называется Чеботарная, от слова «чеботы», то есть короткие сапоги с каблуком. А почему? Потому что под ней раньше располагалась монастырская сапожная мастерская. Когда-то давно отец учил его сапожному делу, и по сю пору иной раз тянет посапожничать.

— Сетанка учится образцово. Хорошая девочка. Но в свои двенадцать уже начала задумываться о всякой там любви. Спрашивала меня, в кого лучше влюбиться, в артиста или в летчика. Я сказал: «Главное — не в шалопая». Внешне и по характеру на меня больше похожа. Но ведь и считается, что, если девочка в отца, будет счастлива.

Он помолчал, будто выслушивая долгий ответ с того света, и, тяжело вздохнув, сказал:

— Понимаю. Но мной даны указания все это дело сворачивать. Достаточно очистили. Конечно, вместе со всякой нечистью могли попасть и невиновные, но без этого никогда не бывало. Ни при Иване Грозном, ни при Петре Великом. Без этого сильной державы не построишь. Ты, конечно, против, я в этом не сомневался. Но ты женщина, тебе и полагается всех жалеть. А мне на моем месте приходится брать на себя великие грехи. Мать мне сказала, когда я к ней в последний раз перед смертью ездил: «Ты кто теперь будешь?» Я сказал: «А вот как раньше цари были, так я теперь, можно сказать, царь». А она горестно так вздохнула и говорит: «Плохо. Лучше бы ты стал митрополитом!» А теперь вот и ее не стало, некому меня пожурить, как мальчишку, как я Ваську Красного журю.

Иосиф Виссарионович вздрогнул, понимая, что слишком громко стал говорить, и перешел снова на бормотание, близкое к шепоту:

— И за это меня не презирай. Ты знаешь, за что. Я ведь еще мужчина в самом соку, куда от природы деваться. Грешен. Не изменял покамест, но… На многих иной раз посмотришь и залюбуешься. И начнешь мечтать. В артистку Орлову почти влюбился. Но преодолел это в себе. А сейчас новая кухарка на Ближней даче мне нравится. Вроде бы не такая уж красавица, но необыкновенно веселая. Прости, Татька, что мне в тебе не хватало веселости. Нет у нас ничего такого, да она и замуж только что вышла, стала Истомина, а была Жбычкина. Но Истомина хорошо для роковой женщины, актрисы там… А этой Жбычкина даже больше подходило.

Он опять горестно вздохнул, думая о том, что весь этот разговор уж очень сам по себе театрален и глуп, ведь неужели душа Нади могла сейчас прилететь сюда, где в гробу лежат кости, одетые в тлен, и выслушивать его горестные речи?!

Да и какая ей, Надиной душе, разница, в кого он влюблен, в Орлову, Истомину или Жбычкину? Тоже мне, нашел место для исповеди. Но, разговаривая с Татькой, подобно какому-то простодушному старичку из русской классической литературы, он испытывал облегчение.

— Ну, и Эйзенштейна твоего, которого ты все время с пеной у рта защищала, решил на сей раз по головке погладить. Реализма от него я так и не дождался. «Александр Невский» все равно снят в экспрессионистической манере, но уже ближе к реализму, зрителю понравится. Полезная фильма. Дам ему орден Ленина, этому котеночку, как говорит наш новый председатель по делам кинематографа.

Он улыбнулся, устыдился своей улыбки и долго-долго сидел молча. Потом медленно встал с мраморной скамейки, чувствуя, как затекли ляжки и в них теперь горячо хлынула кровь, креститься не стал, но совсем неслышно прошептал:

— Упокой, Господи, душу усопшей рабы твоей Надежды и прости ей вся согрешения ея вольные и невольные.

Медленно направился в сторону ждущего у ворот Власика и вскоре садился в теплое нутро бронированного лимузина, рассчитанного аж на семерых.

— На Ближнюю? — спросил Палосич таким голосом, будто только что вернулся с похорон.

— На Ближнюю, — тихо ответил вдовец.

На следующий день он узнал, что Комитет по делам кино единодушно одобрил фильм «Александр Невский», и, довольный, пробурчал:

— Еще неизвестно, кто кого одобрять должен, они — Александра, или Александр —