– Он ее увез не столько в Москву, столько в тюрьму, – поправила я, морща нос.

– Она готовила завтраки, обеды и ужины!

– Если учесть, что она еще воровала и убивала, то не такой уж отличной работницей она была.

– Да, когда мне Галина сказала об этом, я даже не поверил, – он вдруг замолчал и посмотрел на меня: – А ты чего стоишь, давай-ка, шевелись, я хочу завтракать, надеюсь, ты еще не забыла, что ты здесь прислуга?

Я, как и положено хорошей горничной, подняла с пола кусок масла и... положила его в кружку Евгения Романовича.

– Не знаю, расстроит ли вас это, но я увольняюсь.

– Это как так?!

– А вот так! – с этими словами я вышла из кухни.

Юрий Семенович сидел на скамейке возле дома.

– Утро доброе, – сказал он.

Я кивнула.

– Уехали?

– Да, – ответил он.

– Давно?

– Приблизительно час назад.

– А Воронцов? – спросила я.

– И он с ними, все вместе и уехали.

Не попрощался... В горле застрял противный ком. Наверное, он прав...

– А я вот уволилась и уезжаю, – сказала я.

Юрий Семенович встал и пожал мне руку.

– Прощай, – сказал он, – удачи тебе.

Вещи я собрала довольно быстро и, прижимая к себе кота, вышла за ворота. Обернулась. Приеду ли я когда-нибудь сюда? Вряд ли.

Сначала я направилась в деревню: слишком долго дед Остап ждал встречи со своим любимцем. Представляя, как он обрадуется, я улыбалась.

– Ну что, Тиша, – сказала я, – возвращаемся домой?

Кот в ответ добродушно мяукнул.

Первый раз за долгое время, шагая по лесу, я не думала о бриллиантах, убийцах и прочей ерунде: я думала только о встрече деда Остапа со своим загулявшим котом. На душе было легко и радостно (вру, тонкие ниточки нервов дергались, стоило только подумать о Воронцове).

Дед Остап, сидя на маленьком деревянном табурете, красил во дворе старую тележку.

– Здравствуйте! – крикнула я, пряча кота под курткой.

– Доброе утро, заходи, – приветствовал меня старик.

Макнув кисточку в банку с яркой-голубой краской, он продолжил свое занятие.

– А я ведь не одна к вам пришла.

Кисточка в руках деда Остапа замерла. Он встал, и в его глазах заблестели слезы. Я распахнула куртку, и серый кот, точно стрела, метнулся к своему хозяину.

– Дуралей ты мой негодный, – потрепал за шкирку своего любимца дед Остап, – спасибо, дочка, я как чувствовал, что ты мне добрую весть принесешь.

Глядя на эту сцену, я сама с трудом сдержала слезы. И что это на меня нашло?

– Хороший у вас кот, – улыбнулась я, – добрый и понимающий.

Дед Остап посмотрел на мою сумку, которую я оставила у калитки, и спросил:

– Никак уезжаешь?

– Да, пришло время.

– Все ли нашла, что искала?

– Даже не знаю, – вздохнула я.

– Не кручинься, если что не так, мимо тебя счастье не пройдет, не посмеет оно мимо тебя пройти.

– Всегда вы мне такие нужные слова говорите... – тихо сказала я.

– Я как есть говорю, – поглаживая кота по голове, сказал дед Остап.

– Пора мне, до свидания, здоровья вам крепкого, живите долго.

– Спасибо, дочка.

– А ты больше не теряйся, – сказала я коту.

В ответ он сощурил глаза, и мне даже показалось, что он улыбнулся. А теперь... к реке!

Всю дорогу я еле сдерживала себя, чтобы не побежать: наконец-то все закончилось, не надо ничего искать, не надо бояться, не надо волноваться, я свободна, и впереди, как всегда – целая жизнь!

– Так что Максим-то? – спрашивала Солька, дергая меня за рукав.

Как только мы приехали в Москву, так тут же отправились в ресторан. Нам не терпелось отметить удачное завершение выпавшего на нашу долю приключения, да и борьба с токсикозом у Сольки закончилась ее полной победой, и теперь, заказав целую кучу еды, мы болтали, как в старые добрые времена.

– Я же говорю, позвонил вчера вечером, мы с ним мило побеседовали. Екатерина Петровна наконец-то дала показания, призналась абсолютно во всем.

– Значит, твои версии оказались правильными? – спросила Альжбетка, попивая свежевыжатый сок.

– Да, все так и было, – сказала я, поглядывая на Сольку.

Она заказала два вторых и теперь сидела и думала, с чего же начать.

– Вот ведь как бывает, – философски заметила Альжбетка. – А ты, Анька, хороший человек, сделала доброе дело, помогла следствию.

Да уж, сама сознательность.

– А вот интересно, милиция должна тебе за поимку особо опасного преступника какую-нибудь медаль дать? – продолжила Альжбетка.

– Не думаю, – засмеялась я.

– Может, памятные часы подарят, – отчаянно жуя картофельную запеканку, сказала Солька, – я по телику видела, за подобное всегда дают часы с дарственной надписью. Анька, ты мне их отдашь? Мне такие часы очень нужны.

– А почему тебе, – сразу подскочила Альжбетка, – Аня подарит их мне!

– Да успокойтесь вы, – отмахнулась я, – Максим сказал волшебное слово «спасибо», и, поверьте, этого вполне достаточно.

– А что Воронцов? – осторожно спросила Солька, – не звонил с тех пор?

– Нет, – сказала я резко.

Альжбетка сразу стала кидать на Сольку сердитые взгляды, которые переводились так: «Что ты напоминаешь, не видишь, что ли, она и так переживает».

Да, я переживала. Очень переживала.

– А маман-то твоя как? – сменила тему Альжбетка. – Свадьба скоро?

– Нашла о чем поговорить, – засмеялась я. – Пока я с ней не пересекалась, Осиков теперь богатей, кто его знает, чего он захочет. Хотя, с другой стороны, раз мама не мучает меня звонками, извещающими дочь о том, что все мужики – неблагодарные животные, то вероятность того, что они все еще вместе, – огромная.

– Интересно, он твоей маме сказал, что теперь богат? – спросила Солька.

– Ну, если ему жить надоело, то, наверное, сказал, – предположила Альжбетка.

Мы дружно засмеялись.

– Давайте лучше поговорим о наших планах на будущее, вносите предложения, – улыбнулась я.

– А какие планы... – цепляя на вилку огурчик, задумчиво сказала Альжбетка, – купим себе по машине и поедем по магазинам, носим какое-то рванье, стыдно же.

На Альжбетке был брючный костюм за тысячу долларов.

– Ну уж нет, – запротестовала я, – не для того мы столько корячились, чтобы растратить деньги за месяц и сидеть потом в окружении дорогих побрякушек года полтора.