Он покачал головой.

— Нет.

— Но я знаю, — сказал я, — что такие есть!

— Это старые, — пояснил он, — сохранившиеся с древних времен.

— Но, — пробормотал я, — как?.. После страшных войн?

Он вздохнул, развел руками.

— Это вне нашего понимания. Но эти порталы… они появляются снова.

Я вскрикнул:

— Значит, их все‑таки делают?

Он снова покачал головой.

— Нет. Мы держим такое в секрете, чтобы не волновать простой народ, а сами тщательно изучаем. Один такой появился неподалеку от одного из наших монастырей. Мы наблюдали весь процесс от самого начала. Никто его не создавал. Это было больше похоже на зарождение… как вот огромный дуб вырастает из крохотного желудя… на сухой земле.

— Так — так, — сказал я заинтересованно, — ничего не пропускайте!

— Этот портал появлялся мучительно долго, — ответил он. — Не по взмаху руки, как делают маги, а прорастал медленно, и… надолго останавливался. На годы!.. Мы заметили, что рост начинался снова только во время больших гроз. Однажды молния ударила в ярде от портала, и тот за минуту увеличился почти вдвое!..

— Так — так, — сказал я жадно, — что еще?

Он пожал плечами.

— Ничего. За следующий год портал подрос еще, в нем проступили некоторые странные знаки.

— Но как им пользовались? Или пользуетесь сейчас?

Он покачал головой.

— Никак. Мы воспользоваться не смогли, как ни пытались, а с той стороны тоже… никого.

— Точно? — спросил я. — Южные маги могут маскироваться.

— Но не на территории святого монастыря, — возразил он. — Нет, об этом портале на Юге скорее всего просто не знают. Он пророс из случайно потерянного семени или из того, что выбросили как испорченное. Возможно, оно и есть испорченное. Но, ваше высочество, мы видели, как оно росло и… скажу с дрожью в душе, руки человеческие не в состоянии сотворить такое немыслимо сложное совершенство!

Он перекрестился, хотя, как я заметил, делает такое только в исключительнейших случаях, да и то, если на виду у простого народа.

— Сейчас не в состоянии, — возразил я. — А завтра руки цистерианцев способны будут творить и нечто большее. Хорошо, отец Тибериус!.. Спасибо за ценную информацию.

Он поморщился.

— Да что в ней ценного…

— Много, — заверил я. — Нужно всего лишь выставить охрану возле существующих. И не бояться, что враги создадут сотни новых у нас прямо в столицах. Это очень важная информация.

Он подумал, кивнул.

— Да, конечно… Прекрасное у вас вино, ваше высочество!

— Возьмите с собой кувшин, — сказал я. — Дарю!

Он запротестовал:

— Нет — нет, это слишком ценный дар.

— Берите — берите, — сказал я настойчиво. — Братьев угостите. Чтобы растормошить творческое воображение.

Время едва ли не к полуночи, только сейчас вспомнил про обещание зайти к леди Азагердии, королеве красоты, заколебался, не поздно ли, и хотя вряд ли уже спит, но может расценить поздний визит как недвусмысленный намек на немедленную постель…

Я прошел по длинному коридору, затем широкий балкон и украшенный лентами воздушный мостик между двумя корпусами. Вообще‑то не такой уж и воздушный, из добротного кирпича, но такие почему‑то зовут воздушными, если снизу не сразу матушка — земля.

Как только мостик закончился, а я двинулся по расцвеченному всякой женской фигней коридору, там всполошились стражи и слуги, один ринулся впереди, влетел в ее покои, я слышал, как прокричал торопливым полушепотом:

— Его высочество!

В холле дремлют две чистенькие служанки, обе подхватились в испуге, я хотел спросить насчет госпожи, но услышал из‑за приоткрытой двери беззаботный девичий смех и веселые голоса.

Заглянув тихонько, я увидел, как королева красоты и три ее фрейлины с азартом режутся в карты. Я пытался припомнить, существуют ли здесь законы, запрещающие эти сатанинские игры, в которые люди проигрывают имущество, земли и даже титулы, а девушки тем временем азартно шлепают картами по столу и выкрикивают не всегда понятные титулы, из который я узнал только королевские, здесь, как и везде, король червей — Карл Великий, король пик — царь Давид, Александр Македонский — король крестей, Юлий Цезарь — властелин бубен…

Насколько помню, в отношении женщин, как и водится, были серьезные разногласия, ту же даму червей называли то Юноной, то Диноной, а то и вовсе Еленой Троянской, дамой пик считали вообще всех брюнеток, только бубновой дамой, «королевой денег», единогласно считали Рахиль, так как она составила огромное богатство, обокрав своего же отца.

Азагердия первая заметила, что я вошел и наблюдаю за игрой, воскликнула с укоризной:

— Ваше высочество!.. Это нехорошо!

Я неспешно приблизился, фрейлины подхватились и присели в низком поклоне, хотя, по этикету, если вот так заняты игрой, то имеют право не вставать даже перед королем.

Азагердия вздохнула и, поднявшись, тоже присела, выставив на обозрение великолепные вторичные.

— Весьма, — сообщил я. — Весьма. Да.

Азагердия поднялась и сказала щебечуще:

— Ваше высочество, мои фрейлины. Стефания Крамерфельд, баронесса, урожденная Аллеранде, это вот Джоанна Пегнальд, виконтесса, урожденная Максмонд, и милая Мелисса Нортклиф, баронесса из замка Гилфонент…

— Весьма, — повторил я довольно. — Играете в стрип — покер?

Азагердия спросила заинтересованно:

— А что за игра?.. Какие правила?

— Ну, — протянул я, — игра как бы весьма даже и очень. Но одним женщинам в нее играть не очень интересно, если они не, нужны и мужчины… Но об этом как‑нибудь в другой раз, если он подвернется. Значит, милые леди, ваша властная подруга выдернула вас из милых родовых гнездышек, чтобы забросить в эту клоаку?

Они смотрели испуганно, как птенчики на большого коршуна. У леди Стефании вид томно — беззащитный, она то и дело откидывает прелестную головку с крупными лилиями в волосах и склоняет ее к плечу, глаза смотрят жалобно и с неясным упреком, вот — вот скажет со вздохом: «Ах, вы меня губите!» — и упадет в загребущие…

Большие глаза с поволокой, нежная и мечтательная, созданная для грез о прекрасном принце в сверкающих белых доспехах, что явится на белом коне, у которого даже копыта белые, и увезет в чудесную страну сказок, какую старательно намечтала с детства.

Глаза почти полузакрыты, словно в приливе страсти, полные розовые губы приоткрыты будто для поцелуя, хотя, конечно, даже такого гадкого слова, как «страсть», не слыхала, а уж о поцелуях пока даже не думает, а томится в неясных томных мечтаниях без всяких видимых очертаний.